Читать книгу - "По волчьему следу - Екатерина Лесина"

реальности проекта не было, но была огромная работа по просвещению, проведенная коммунистической партией. Крестьян и рабочих учили элементарной гигиене, вещам, которые сейчас кажутся само собой разумеющимися. Именно оттуда и пошел призыв мыть полы три раза в день, гладить детскую одежду с двух сторон, стерилизовать все и вся. Ну и отказ от сосок с жеваным хлебом или салом, которые давали детям.

Глава 35 Пересмешник

Глава 35 Пересмешник

«Не следует в светском разговоре касаться всего, что может оскорбить благородную нравственность и чувство порядочности. Не поднимайте темы своих семейных неприятностей, затрудненного денежного положения, жизненных или любовных неудач…»

«Наставления для юной особы о правилах светской беседы»

Похороны.

И старая ольха, высаженная в незапамятные времена. Она мне кажется еще более древней, чем дуб, подле которого она держится. Ветви ольхи поднимаются к небесам, и помосты, куда поднимали мертвецов, с земли не видны.

Зато видны белые ленты на ветвях.

Их привязывали. И мама тоже мне вручила. Я стояла, слушала заунывную песню-причитание, держала ленту и раздумывала, сколько еще времени придется тут торчать.

А тело мне посмотреть не дали.

Нет, я не слишком и рвалась-то. Я знала, что хоронили Звениславу, которая болотная лихоманка унесла. Три дня мучила-терзала, а потом забрала-таки. И не помогли ей ни заговоры, ни травы, ни даже привезенный из города целитель.

Тот-то и сказал, мол, поздно позвали.

Все-таки память – донельзя странная штука. Никогда не знаешь наверняка, что в ней отыщется. А теперь прикрой глаза и увидишь мамины руки, рябиновые бусы в них, да не простые, а из свежих ягод, которые мы с сестрой собирали. А мама низала, приговаривая…

Бусы поднимут наверх.

И украсят ими Звениславу.

Я затрясла головой… нет уж. Не хочу… и Девочка, вдруг разволновавшись, тычется носом в руки, поскуливает. Все хорошо… все хорошо. Наверное.

Память.

Просто память. У всех своя. Но я хотя бы не расцарапываю руки до крови. И заметив мой взгляд, эта женщина тоже убирает руки под стол.

Неловкая улыбка.

- В любом случае, - примиряюще говорит Бекшеев, - это шанс выяснить личность. Как-то… если повезет…

Имена.

Снова имена.

Ненавижу их тоже.

Бекшеев берет лист. Взгляд его цепляется за первое, переходит ко второму, третьему… имен много. Бешицк, конечно, город небольшой, но не такой уж и маленький. Сколько в нем женщин?

Много.

А таких, которые подходят по возрасту? И рожали? И были настолько состоятельны, чтобы не работать или работать мало? Уже меньше.

- Я отметила тех, кто более-менее вписывается в нужные возрастные рамки… - Валерия Ефимовна смотрела на свои руки, во всяком случае, мне так казалось, что на их, спрятанных под столом. – Жил в городе или рядом. И исчез после войны, хотя это тоже… многие умерли. И во время, и после… тут было неспокойно. Потом уже как-то… и те, кто уехал, тоже имеются. Поэтому не знаю, есть ли в этом смысл вообще.

- Есть, - сказал Бекшеев. – Спасибо вам большое…

- Вы его заберете?

- Кого?

- Яра. Думаю, заберете. Ему тут совершенно нечего делать. Я бы сказала… - она чуть поморщилась. – Некромантов не любят. Он умный мальчик. Толковый. Когда-то… оказалось, что идти ему некуда. Да и желания особого не было. Я предложила это место, но я понимаю, что его квалификация… это как если бы вашу матушку отправить на перевязки с уколами.

- Поверьте, ей случалось и перевязками заниматься. И уколы она ставить умеет.

- Случалось – это другое. Это когда просто нужно сделать… а так… он мается, понимая, что не на своем месте. Мне вот тоже… постоянно выговаривают. И жалобы… жалобы.

- От кого? – удивилась я.

Сомневаюсь, чтобы покойники столь активно проявляли недовольство.

- От кого только нет, - она махнула рукой. – Бывает, что и притихнут, потом вдруг кто-то решит, что любимая тетушка девяноста трех лет не от старости и больного сердца померла, а от некромантского проклятия. И понеслась. Мигом снова слухи, снова гуляют, снова… и вот уже у кого-то в боку колет, кто-то точно знает, что поджелудочная у него шалит не от обжорства, а от некромантского взгляда. Или печень от него же отваливается. Или еще что… а если у беременной, не приведи Боже, роды досрочные или ребенок с проблемами, то и вовсе сразу на Яра… и не объяснишь же. Это хорошо, что самого побаиваются, но… забрали бы вы его себе? Рано или поздно это плохо закончится. А он еще такой… беззащитный.

Беззащитный некромант?

Хотя… я понимаю, что она пытается сказать.

- Заберем, - пообещал Бекшеев, поднимаясь.

- Вот и славно, - Валерия Ефимовна обрадовалась вполне себе искренне. – Он хороший мальчик… я его матушку знала…

Валерия Ефимовна вздохнула и призналась:

- Он хороший специалист. А для вашего дела, так вовсе отличный… да и с даром полегче уже. Как-то да выровнялось. Я говорила, но он все опасается людям навредить. Так что… с моей стороны… чем могу… и завтра все одно жду.

Тут уж голос её поменялся.

- Если вам стало легче, то не думайте, что это надолго.

Вот люблю я целителей за бесконечный их оптимизм и веру в людей.

- Он придет, - говорю и Бекшеева в бок тычу, чтобы кивнул.

И придет ведь.

Сама приведу.

Если понадобится, то за ручку.

Там, на улице, ночь. Темная, непроглядная. Пахнет черемухой, и значит, скоро приморозит. Всегда на черемуху примораживает. Я вдыхаю этот запах, и еще – города. Свежего навоза, дыма, бензина. Ветерок теплый.

И хорошо.

- Тут вроде сад был, - возвращаться в номера совсем не тянет. – Можно посидеть…

- С радостью.

Бекшеев улыбается.

И хромать почти перестал.

А лавочка нашлась в тех самых ароматных кустах черемухи. И сидим мы первое время молча, слушая стрекот кузнечиков. Отсюда, из-за угла, почти не видно ни самого сада, ни больнички. И город кажется далеким таким, чужим.

Сидим и молчим.

И не хочется говорить, а хочется вот так просто… Девочка тенью скользнула в кусты. Здесь много людей, вот ей и любопытно.

Но тишина не может длиться вечно.

И я начинаю рассказывать.

Получается как-то быстро, хотя казалось бы… с другой