Читать книгу - "Битва за страну: после Путина - Михаил Логинов"

— И как же он решил сделать из Миши грозного царя? — с улыбкой спросила Таня, хотя чувствовала — боль возвращается.

— Очень просто: тайно сливать информацию о боярских грешках, причем, конечно, грешках реальных, как в моем случае. А явно — оказывать полезные информационные услуги. Чужой авторитет подтачивать, свой — поднимать. И потом, когда бояре его предадут, оказаться единственным верным и полезным. Занять верхнюю ступеньку возле трона и никого не подпускать. Когда царь — грозный, а Малюта — умный, никто на эту ступеньку не покусится, опасно. Для этого, кстати, предлагал и смертную казнь вернуть, и границы закрыть. Короче, поиграть в игрушку «Великое царство».

— И что ты ему ответил?

— Да я к тому времени два литра в себя вкачал, не очень хорошо помню. Вроде того, что я такой разгильдяй, что мне невыгодно делать из Столбова грозного царя. Он же сам меня отправит на собачий корм, за раздолбайство.

— Интересная комбинация, — сказала Татьяна. — Только наш звездный мальчик то ли плохо знает историю, то ли литературу. Для превращения доброго царя в Грозного нужен еще один компонент.

— Какой?

— Коварные бояре не только должны изменить Ивану Васильевичу. Они должны еще извести ядом его жену Анастасию. Или ликвидировать ее как-нибудь по-иному. Вот тогда царь разгневается и взаправду станет Грозным, — улыбнулась Татьяна.

* * *

— Всё, с завтрашнего утра занимаюсь бегом, — сказал Столбов. — И десятку не пробежал, а все еще отдышаться не могу.

— Так ведь в горку, — уточнил Степанов. Перед выездом из Волейска он попросился в президентскую машину.

— Не только в горку, и под горку было, — ответил Столбов.

Они мчались в Екатеринбург. Среди прочих дел, в программе значилось общероссийское совещание, посвященное развитию ювенальной юстиции. У Столбова были свои соображения на этот счет, но он хотел пообщаться с ювенальщиками лично.

— Слышал, что обычно просят их разогнать, — сказал Степанов.

— Есть такое, — ответил Столбов. — Но проблемы у неблагополучных детишек действительно есть, нужно решать. Чем и займемся.

— Михаил Викторович, а отвлечь вас на свой, шкурный вопрос можно?

— Тебе — всегда. Только не злоупотребляй.

— Я не про себя, а про свою контору. Знаете, что «опера», в смысле новая контора, Оперативноинформационный центр, имеет право слушать все структуры?

— Новость, — ответил Столбов. — И кого они начали слушать?

— За всех не скажу, но нас — точно. Затребовали коды, и теперь переговоры ФСО под колпаком.

— Как много интересного в этом мире, — искренне сказал Столбов. — А кадры они откуда набрали?

— Да сейчас сокращенных силовиков — бери не хочу. К примеру, взять весь распущенный центр «Э». Плюс специалисты по связи из его ведомства. Крепкая команда получилась.

— Да, насчет мальчика я проявил мягкодушие и гуманизм, — вздохнул Столбов. — Ладно, Кирилл, уже сегодня упразднится и структура, и прослушка. Нас-то он сейчас, надеюсь, не слышит?

— Нас — нет. Московских коллег слышит.

— Шалун! Жене не позвонить! Кстати, дай-ка позвоню.

Ткнул кнопку.

— Таня? Привет! Как помолилась? Это хорошо. У меня тоже все хорошо, твоими молитвами. Макс нашелся? Даже не нашелся, а освобожден? Потом расскажешь. Передай, я на него не сержусь. Я сегодня ни на кого не могу сердиться — девочек спасли, тебя услышал. Что, говоришь, богатырь бушует? Веди себя тихо, если ему и пора, то потерпи до подходящего места. Пока, солнышко!

Повернулся к Степанову. Его лицо сияло.

— Уфф! Помирился. И она не сердится, и я. Только шутит, что скоро рожать.

* * *

Назвать Ашота законопослушным гражданином было бы, по меньшей мере, нечестно. Но порядок он любил и старался поддерживать, по крайней мере, в заречной части Первомайска.

К примеру, в 90-е годы многие местные жители привыкли покупать водку и другие столь же крепкие напитки в ларьках. Потом продавать спиртное в киосках запретили, позже был введен ночной сухой закон. Но от привычки отказаться трудно, и люди по-прежнему тянулись ночью в киоски. Ашот гарантировал, что ассортимент будет не совсем уж одиозно паленый, а также урегулировал потенциальные проблемы с милицией-полицией.

Иногда, в особых случаях, водка отпускалось в долг. Тут уже начиналась индивидуальная программа: если квартира должника приватизирована (нет — поможем), живет он один, или пожилая, но безответная пара, то в долг продавали долго. Потом — предъявляли, подписывали договор о продаже. И увозили алконавта, или парочку, в дальнюю деревню, в жилье с единственным удобством — дырявой крышей над головой. В качестве бонуса оставляли ящик водки, такой паленки, что продавать стыдно.

Сегодня Ашот как раз обсуждал с хозяином киоска, поставщиком информации, судьбу одного деятеля. Говорили долго, взвешивали все «про» и «контра». И кусок лакомый — приличный подъезд, вид из окон на сквер. Но есть московский сын, который, якобы, охранник, и у него свои виды на однокомнатку отца-алкоголика. Проблема!

Да, насчет порядка. Ашот не то, чтобы считал себя главным в городе, нет, не считал себя главным даже в Заречье — на то есть глава РУВД. Но уважения требовал. Потому-то, кстати, и оставался в этой дыре-заповеднике: здесь заставить себя уважать он мог.

Поэтому обиделся от души, когда машина, пусть и с мигалкой, нетерпеливо загудела, приказывая отодвинуться от магазинчика, расчистить путь. По чесноку, дать дорогу он был должен. Но зачем сразу гудеть, а потом говорить в мегафон: «Номер 666, уйдите с дороги»? Даже если не знать, что он Ашот Хоренович, можно же просто выйти из машины, попросить?

Пригляделся к номерам, понял: этим гостям города простительно не знать, кто он такой и вообще, позволено кидать понты на всей территории РФ. Приказал отъехать.

Все равно осталась обида. И она взыграла в полной мере, когда через четверть часа на проезде показался новый автомобиль. Именно в эту минуту из машины Ашота переносили в киоск ящик с таким товаром, который даже в городе, где тебя уважают, светить не нужно. Неужели не видит? Тогда зачем бибикает?

Ашот почувствовал, что ему полегает, если он сам задаст эти вопросы наглому москвичу — номера были столичные, но никак не блатные.

— Слюшай, дорогой, — сказал он с комедийной интонацией, которую и следовало ждать от него, — ты куда торопишься?

— Пропусти, — сказал шофер, опустив стекло.

— А где «пожалуйста»? — спросил Ашот.

— Пожалуйста, пропусти, — попросил шофер.

Ашот пригляделся к незнакомцу, взглянул в его глаза. Вздрогнул, понял, что очень бы хотел, чтоб на большой разборке парень с таким взглядом был в его команде, и очень бы не хотел, чтоб у противника. Больше того, пожалуй, стоило бы пропустить…