Читать книгу - "Император-гоблин - Сара Монетт"

Сильно похолодало; Майя спрятал руки в рукава стеганой куртки и подумал, что лучше бы вместо бриллиантовых ожерелий официальный императорский костюм включал меховую шапку. Потом шагнул кКиру и прошептал:

–Вам не обязательно оставаться здесь, Киру Атмаза. Мы не хотим, чтобы вы мерзли.

–Благодарим вас за заботу, ваша светлость,– тихо шепнула она в ответ,– но нам не холодно.

Она не могла сказать ничего другого, и он это понимал; но теперь его совесть была чиста.

Ждать пришлось недолго. В противоположном конце двора открылась дверь, и появился Адремаза; за ним вышел Даджис под охраной все тех же каноников. Он дрожал всем телом, возможно, от страха, а может быть, просто от холода. Однако при виде Майи бывший телохранитель слабо улыбнулся.

Ритуал не требовал слов: каноники просто вывели Даджиса в центр двора, по очереди поклонились ему и отошли кАдремазе. Адремаза выступил вперед, обратился кДаджису со словами, которых Майя не расслышал, подал ему ритуальный клинок, реветворейс’ату, и вернулся на свое место.

Металл блеснул в свете фонаря. Ритуальное оружие представляло собою меч с узким длинным клинком и простой рукоятью. Даджис довольно долго смотрел на орудие самоубийства, потом поднял голову и снова взглянул Майе в лицо. Майя по-прежнему не представлял, что могло дать осужденному его присутствие – разве что усилить чувство вины. И тем не менее, оно, по-видимому, было необходимо Даджису; бывший телохранитель сжал губы, на его лице появилось выражение решимости, и он отодвинул рукав на правой руке, чтобы сделать первый надрез.

Реветворейс’ата рассек плоть, как воду.

По традиции, тому, кто совершал ритуальное самоубийство, полагалось нанести себе пять ран: перерезать вены на запястьях, сделать два продольных разреза от локтя до запястья и, наконец, рассечь себе горло. Однако лишь у немногих оставались силы для нанесения последней раны, и если приговоренный умирал от четырех предыдущих, это не считалось нарушением ритуала. Даджис не дошел до конца. Когда он разрезал себе руку в четвертый раз, клинок реветворейс’ата выскользнул из его пальцев и утонул в огромной блестящей багровой луже. В следующую секунду несчастный неловко осел на каменные плиты, но его лицо, как ни странно, не было запятнано кровью. Он негромко стонал и хрипел, но ему не удалось произнести ни одного внятного слова. Майя заставил себя смотреть, чтобы изгнать из сердца гнев и ненависть. В конце концов, Даджис затих; через несколько минут каноники приблизились к нему, без колебаний и без отвращения опустились на колени в кровавую лужу и принялись рассматривать тело. Один прикоснулся к лицу, потом к шее умирающего; второй поднял его правую руку, видимо, для того, чтобы осмотреть раны. Они кивнули друг другу, поднялись и вернулись кАдремазе. После короткого совещания Адремаза громко сказал:

–Реветворан завершен.

Майя вдруг понял, что его бьет крупная дрожь, и услышал встревоженный голос Телимеджа:

–Нужно вернуться внутрь, ваша светлость.

Он не сразу смог повиноваться; ему казалось, что он примерз к каменным плитам. Но он приказал себе шевелиться, нужно было вернуться в тепло Мазан’тэйлейана. Подошел Адремаза и спросил:

–Вы в порядке, ваша светлость?

Майя сомневался в этом.

–Все хорошо, спасибо.

Адремаза недоверчиво взглянул на него, но продолжил:

–Мы должны поблагодарить вас за то, что вы согласились присутствовать, ваша светлость. Мы боялись, что Даджис не…

Майя не хотел слышать продолжения, поэтому перебил мага и задал вопрос, который поклялся не задавать:

–Он сказал, что у него больше никого нет. Он был сиротой?

–Нет,– устало вздохнул Адремаза.– Он преувеличивал.

–О!

–Пожалуй, мы были несправедливы к нему. Просим нас извинить. Даджис был третьим из восьми детей школьного учителя из восточного Ту-Атамара. Мы считаем, что его детство было несчастным. После того как его приняли в послушники, он не навещал родителей и, насколько нам известно, не переписывался с ними. Он не написал им и сегодня, хотя ему это предлагали.

–И друзей у него тоже не было?– Он ничего не знал оДаджисе; знал только о его предательстве и смерти.

–Таких, кто согласился бы присутствовать при его самоубийстве – нет,– почти грубо ответил Адремаза.

–Да, конечно, мы должны были догадаться. Простите нас, это был глупый вопрос. Доброй ночи, Адремаза.

–Доброй ночи, ваша светлость,– ответил маг с поклоном, иМайя вернулся вАлкетмерет в ледяном молчании.

В ту ночь он не спал; ему было бы стыдно лечь, закрыть глаза, отдыхать. Даджис не удостоился поминок, но бодрствование Майи тоже нельзя было назвать поминками. Им владели гнев, скорбь и страх, он не находил себе места. Он пытался заставить себя неподвижно сидеть в холодной спальне, но несмог, поэтому всю ночь бродил по комнатам Алкетмерета, поднимался и спускался по каменным лестницам, слушая гулкое эхо собственных шагов. Он из последних сил подавлял нестерпимое желание накричать на телохранителей просто за то, что они выполняли свою работу. Он был уверен, что они вздохнули с облегчением, когда наступило утро, и их смена закончилась.

Бешелар выглядел безупречно, как всегда; Кала был бледным и уставшим, но как будто немного более спокойным. Они не пытались заговорить сМайей, просто молча проводили его в столовую, где тихо шипел самовар, и ждала Ишейан с чашкой чая.

Он устало подумал, что нет смысла отказываться. Он сел, принял чашку, попытался снова обрести душевный покой, которого ему удалось достичь вУлимейре. Сначала ему казалось, что ничего не получается. Но он выпил чаю, поднялся в комнаты, где слуги помогли ему принять ванну и одеться. Потом он спустился вниз, чтобы начать рабочий день, и почувствовал, что ему больше не хочется ни накого кричать. Наверное, это можно было считать небольшой победой.

Через десять минут, во время завтрака, пока Ксевет перечислял предстоящие дела – начиная с совещания Кораджаса и заканчивая утверждением нового бюджета Алкетмерета, где теперь жили Идра и его сестры,– паж принес письмо отХесеро Неларан, умолявшей об аудиенции. И тогда Майе пришлось задуматься над тем, о чем он до этого момента предпочитал не вспоминать. Злополучный заговор Чавара породил еще одну проблему.

Проблему дальнейшей судьбы его кузена, Сетериса Нелара.