Читать книгу - "Сборник "Игрок" - Александра Лисина"

самогонки, или подозреваешь, что ушлая бабка не первый день спотыкается на ровном месте и потом выразительно заглядывает в сумки сердобольных прохожих, собравшихся ей помочь… скажите, что это? Откуда берется эта необъяснимая вера в лучшее? В то, что незнакомая бабулька, неловко упавшая в гололедицу, ничего себе не сломает? В то, что тот самый бомж – не запойный алкаш, а просто уставший от жизни старик, которому твой червонец, быть может, поможет пережить еще один трудный день? Откуда берется это странное ощущение «а вдруг»? Почему заставляет сомневаться, но все же поступать так, как велят чувства, а не насквозь рациональный, прагматичный до тошноты разум?

Наверное, все-таки что-то заложено в нас такое, что помогает делать правильный выбор. Между «хочу» и «надо», «хорошо» и «плохо», между совестью и выгодой. Не знаю, почему… и даже спорить на эту тему не буду. Но факт в том, что даже меня, некрещеную и обходящую церковь далеко стороной, до сих пор коробит упоминание о разгульных «святых отцах» или их нетрадиционной ориентации. И есть во мне какой-то необъяснимый запрет, не позволяющий, несмотря ни на что, подумать о них слишком плохо.

– Все очень просто, – развел руками ал-тар, глядя Фаэсу прямо в глаза. Меня, к сожалению, он не видел. И не услышал бы, наверное, тоже. Иначе я бы уже такое ему сказала… – Все так просто, что, как говорила одна твоя хорошая знакомая, кажется невозможным. А я понял эту истину еще в те времена, когда обнаружил, что в равной степени обладаю способностями как к эйнараэ, так и к дабараэ. И когда на собственном примере убедился, что магия разума – это совсем не сказка.

У Фаэса на скулах заиграли желваки, а я неслышно вздохнула, поняв, что сомневаться больше нет повода. После чего отступила еще на шажок, с грустью покосилась на помертвевшее лицо друга, оказавшегося один на один с такой неприятной правдой, а потом с еще большей грустью отметила, что мои руки стали еще прозрачнее.

Кажется, я действительно ухожу? Причем раз до сих пор никто за моей душой не явился, то ей, вероятно, уже нигде не найдется места: Айд бы не упустил шанса прихватить такую добычу. Но раз его все еще нет… и раз даже гласа с небес я до сих пор не услышала… видимо, таковы правила: я – существо иного мира. Так что после смерти не попаду ни в местный рай, ни в местный ад. Наверное, теперь моя дорога лежит прямиком в Тень. Туда, где тихо, темно, где царит мертвая тишина вечности… и где я смогу, наконец, обрести долгожданный покой.

Странно, но чем бледнее становилась моя кожа, тем больше размазывались детали окружающего пейзажа. Яркие краски постепенно тускнели и блекли. Цвета смазались, перемешались, а потом вовсе истаяли. Сначала это происходило так медленно и незаметно, что я не сразу обратила внимание, но сейчас, стоя неподалеку от своего неподвижного тела, заметила, что процесс почему-то ускорился. Причем так резко, что буквально через несколько минут после возвращения я окончательно потеряла цветное зрение и снова стала видеть мир в черно-белых тонах. И снова, как раньше, в моей душе воцарилось знакомое равнодушие. То самое ледяное спокойствие, которое неизменно приносил с собой мой призрачный брат. Спасительное спокойствие. Благословенное. В котором я без особых эмоций увидела настоящую ауру верховного жреца и абсолютно бесстрастно констатировала, что Ур был совершенно прав.

Как оказалось, господин Георс не стремился наложить на себя каких-то сложных заклятий, чтобы скрыть дабараэ. Количество черных полос и рваных дыр в его ауре было так велико, что кое-где она казалась соткана из сплошного мрака. Местами они наслаивались друг на друга, переплетались, пересекались и просто запутывались, отчего создавалось впечатление, что в этой дейри поселился огромный паук, который год за годом опутывал ее все большим количеством отвратительно толстых нитей. А прятало их совсем простое, но очень уместное в данной ситуации и весьма изящное по своему исполнению заклятие. Вернее сказать, не прятало, а просто сдвигало в сторону. Причем так удачно, что этого никто, кроме меня, не видел. И не догадывался о том, что на самом деле их просто обманули.

Кто и когда научил господина Георса этому фокусу, наверное, уже никто не скажет. Дошел ли до этой идеи сам или же тут поучаствовал кто-то со стороны. Но факт в том, что ал-тар искусно сыграл на человеческих привычках и всего лишь сделал со своей аурой то, что я когда-то творила с собственными масками: поменял их местами. С черного на белое, с белого – на черное… просто перевернул с ног на голову, как костяшку домино. И сдвинул все дыры в своей ауре вниз. Под самые ноги. Почти под пятки, куда АБСОЛЮТНО никто не заглядывал. Да и зачем туда смотреть, когда остальная его дейри сияла и сверкала всеми оттенками белого и золотого? Когда его никто даже не заподозрил? И когда не было совершенно никакой необходимости просить его дрыгать нижними конечностями, чтобы увидеть ту дейри, которую он ловко припрятал под подошвами?

Вы же не станете искать шляпу у джентльмена, шаря при этом в его ботинках? Будучи твердо уверенными в том, что она должна быть на голове, вы и посмотрите, в первую очередь, на голову. А если шляпы там вдруг не окажется… что ж, не беда: ведь джентльмен вполне может обойтись и без нее. Особенно если погода хорошая.

Так и с дейри: сверху у господина Георса она была безупречна. Чистая, сверкающая, на две трети состоящая из незапятнанного белого цвета, а дальше, благодаря мягкому золотистому оттенку, очень напоминала ауру короля. Причем ал-тар, видимо, использовал какую-то уловку, которая сглаживала контраст с нижней частью его ауры и удерживала все темные пятна далеко внизу. Но в остальном все выглядело настолько естественно и правдоподобно, что ни у кого и сомнений не возникло.

Нет, и все-таки он – гений! Как бы я к нему ни относилась, сколько бы гадостей он ни натворил, а все равно господин Георс заслуживает признания и восхищения. Всего один штрих в дейри – и посмотрите, как меняется смысл! Один-единственный узелок, затянутый в нужном месте, и самая неприглядная часть его нутра оказывается настолько хорошо спрятанной, что ее не просто не видно, но даже заподозрить нельзя, что тут что-то неладно. Триста лет оставаться неузнанным – это чего-то да стоит, правда? Так что каким бы мерзавцем он ни оказался, но он – мерзавец гениальный.

– Хочешь узнать, почему я это