Читать книгу - "Дэмономания - Джон Краули"

— Счастье, счастье, счастье, — говорила Роз Райдер. — Такое счастье. Пирс, иногда я прямо…

Утренний свет заливал комнату, а Роз еще не вставала с разворошенной постели; Пирс стоял в дверях, одетый в пальто, с пакетом свежей сдобы из «Дырки от пончика»: первый час пища богов, а потом уже что-то несъедобное.

— Выглядишь ты счастливой, — сказал он.

Так и было. Когда она рассказывала, как у нее все расчудесно складывается, и занятия, и квартира, и новая жизнь, глаза ее словно оттаивали наконец и сияли мягким влажным блеском. «Сказочно, чудесно», — говорила она; а ему слышались голоса нарков (он сам был из таких), которые в подобных выражениях отзывались о концерте, фильме или уличном действе, хотя их восторги и ухмылки на деле относились к тому, что они чувствовали во время разговора. Кайф.

Что за чернота сгустилась в его груди да и на лице, судя по всему? Роз улыбалась ему и для него, смеялась весело, заправляя его давно не стриженные лохмы за уши.

— Вот, — сказала она. — Пирс, я ведь по тебе скучала. То есть мне этого всего не хватало. В городе нет такой красоты. Ой, смотри, смотри: цапля.

Стройная птица, вероятно припоздавшая, терпеливо стояла на отмели, которую стало видно теперь, когда буйная зелень сошла. У них на глазах цапля раскрыла голубые крылья и, сделав несколько изящных шагов, взлетела, хоть это и казалось невозможным, — набрала высоту и с неестественной медлительностью полетела вдоль реки.

— Пирс, — сказала Роз. — Я говорила на иных языках.{306}

У Пирса зашевелились волосы на затылке.

— Ты — что?

— Я говорила на неведомых языках. Я умею. Оказалось, что я умею.

Она сообщила это смущенно, однако и с гордостью, почти озорно, — исповедуясь, как бывало и прежде; правда, теперь уже совсем на другую, но тоже волнующую тему.

— Когда-нибудь ты все-таки…

Она рассмеялась.

— Нет, нет. Этому можно научиться. Это можно делать, ну знаешь, с чужой помощью. Любой может. Знаешь, кто может? Майк Мучо.

— Ой, нет.

— Это бывает в конце тренинга. Как — не то чтобы зачет, но…

Она смотрела на него все так же открыто, и он увидел, как на лице ее отражается то смятение, даже отвращение, которое он вдруг ощутил, словно она сказала ему — что? Что научилась срыгивать по желанию, как кошка? Плакать кровавыми слезами, как рогатая ящерица?{307} Чего он так испугался?

— Это есть в Библии. Это дар Божий. Обетование. А значит, так оно и есть.

— Не все, что обещано в Библии, нужно воспринимать настолько буквально, — сказал Пирс.

— Разумеется.

Она внимательно смотрела на него, и лицо ее, совсем недавно замкнутое и затененное, так необычно, по-новому, сияло.

— Ты что же, — сказал он, — веришь в непогрешимость Библии? Серьезно?

— Верю во что?

— Я… — запнулся он. Он и сам встречал это слово только на бумаге. — Ну. В общем, я про идею, что в Библии нет погрешностей. Никаких противоречий, ложных идей и положений. В таком духе.

Она немного поразмыслила:

— Ну а с чего бы им там быть?

— То есть? «С чего бы им там быть»? А в какой книге их нет?

— Извини, — сказала она, вылезла из постели, в два-три шага добралась до туалета и закрыла за собой дверь.

Пирс неподвижно глядел на эту дверь. Вслушиваясь.

— С чего бы их там не было? — спросил он еще.

— Потому что, если… Если это слово Божье, а так говорят, тогда как Бог допустил, чтобы в ней были ошибки?

Слив.

— По-моему, — говорила она, вернувшись, отыскивая трусики и надевая их, — для них Библия — что-то вроде электростанции, откуда и название «Пауэрхаус». Она как бы дает энергию, дарит силу через слова и повести. Вот для чего она нужна и зачем появилась на свет.

— Это книга, — сказал Пирс. — Просто книга. Хорошая книга. Но не единственная.{308}

— Ну, — сказала она. — Там же говорится — в начале было Слово.

— Конечно, — ответил он. — А Папа Римский говорит, что он непогрешим.

— Но они говорят, что…

— Книга не может удостоверить свое же первенство. Это глупо. Это все равно, что сказать, будто книга существовала до того, как появилась.{309} И явилась-то для того, чтобы подтвердить свое предсуществование.

— Не поняла.

— И вообще, — продолжал Пирс, — на самом деле там сказано, что в начале был Logos. A Logos означает самые разные вещи — Разум, План, Мысль, Изучение, Здравомыслие, — да что угодно почти, только не Слово. Я считаю, лучше всего перевести его как Смысл.

— В начале был Смысл? — спросила она.

— И Смысл был у Бога. Смысл и был Богом.

Она успела надеть большую фланелевую рубашку, и руки ее замерли на пуговицах. — Что ж, — сказала она. — Это все еще разъяснится. Там как раз затеяли большой проект — новый перевод Библии. Нового Завета.

— Знаешь, сколько уже есть таких переводов.

— Знаю, — ответила она, понимающе улыбаясь. — Но. Пришли к выводу, что, хотя все думают, будто Новый Завет был написан на греческом, на самом деле он был написан на арамейском. На языке Иисуса. А затем переведен на греческий. И чтобы приблизиться к подлинному смыслу…

— Они собираются перевести Завет обратно, — ошеломленно произнес Пирс, видя, что на лице ее нет ни тени иронии, ни даже удивления. — О господи.

— Ты что, не хочешь пончика? — спросила она, показав на пухлые маслянистые колечки, которые он выложил на поднос между ними.

— Да. Нет. Не хочется. Что-то в последнее время даже есть не могу. — Он запахнул пальто, которое так и не снимал. — Заболеваю, наверное.