Читать книгу - "Рокси - Джаррод Шустерман"

Тс-с-с-с.

Тихо, тихо.

Торопиться некуда.

Вся суматоха и мучения,

все радости и печали

позади.

Все было напрасно,

все тщетно и впустую.

Но не тревожьтесь.

Время лечит все раны.

Это место, воплощение тишины,

молчаливо и мирно по своей натуре.

А моя натура — это денатурация.

Углерод, водород, кислород —

что за универсальные элементы!

Вы состоите из них,

и я тоже состою из них.

Мы не так уж сильно различаемся —

вы, что двигаетесь по кругу,

и я, кто завершает этот круг.

Я не такой, как другие

с их вечным разнузданным кутежом.

Их дела, их заботы —

не мои заботы и дела.

Мы существуем в разных вселенных.

Мне неинтересны их игры.

У моего существования

только одна причина:

Я бережно сохраняю тех,

кого мне доверили.

Я медленно просачиваюсь в них,

заменяя живую кровь

своими мирными объятиями.

Я здесь, чтобы заботливо сберечь

каждую клетку в их телах.

И хотя в столь нежной заботе

больше нет нужды,

того требует уважение.

А для меня уважение превыше всего.

Что же до юноши,

чью плоть я сейчас лелею,

то я не знаю, ни кто он,

ни что сделал, прежде чем прийти ко мне.

Знать мне не полагается.

Он моложе большинства тех, о ком я забочусь,

но моя задача все та же —

как для больших, так и для маленьких,

как для старых, так и для юных.

И хотя я нечастый гость на Празднике,

есть одно празднество, на которое я хожу.

Печальное празднество.

Иногда с музыкой,

но не с той,

под которую танцуют.

На этом празднестве он такой, каким был.

Но только снаружи —

так сделано для глаз живущих.

Внутри же я изменил его.

Я приготовил его

к тому, что грядет,

превратив его плоть

в мягкую броню,

непроницаемую

для разложения

и гниения.

Согбенные от скорби,

собравшиеся поднимаются,

и шествуют в медленной процессии

чтобы отдать ему последнюю дань уважения.

Они рыдают.

Так много рыданий.

И так много тех, кто плачет.

Юношу очень любили.

С молодыми почти всегда так.

«Будет, будет, —

шепчу я скорбящим.

Не плачьте по нему —

он ваших слез не видит и не слышит.

Плачьте лучше по себе

и по ранам, которые он оставил».

Его родители

принуждают себя смотреть

так долго, как только могут вынести.

Его бабушка

поднимается из инвалидного кресла,

отвергая предложенную помощь,

и ковыляет к гробу.

Она сжимает губы

за опущенной вуалью,

и не позволяет слезам пролиться в его присутствии.

«Прощай, Бэби-бой», — шепчет она.

У его сестры

слезы бегут беспрерывно,

но тихо.

Она не воет, не причитает,

как многие позади нее.

Она передает ему записку —

подсовывает под холодную ладонь.

И шепчет, что любит его.

Записка никогда не будет прочитана,

как не выйдут лодки,

погребенные в пирамидах вместе с фараонами,

на водный простор Нила.