Читать книгу - "Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая"

— Я так и полагал, что ты выживешь… квиринский агент.

Боли не было. Совсем. Только скованность, будто я пришпилен к ложу булавкой. Где-то в районе желудка. И еще руки. Ах да, руки действительно привязаны ремнями. И ноги. А это ощущение — просто рана.

Рана уже заживает. Уже все в порядке, наверное. Если и боли я не чувствую. Ну что ж, это понятно… Наносистема остановила кровь, залатала порванные сосуды — а может, и сердце? Может быть. Пока сердце не билось, взяла на себя снабжение мозга и важнейших органов кислородом. Если прошли сутки, то наверное, уже все должно быть в порядке. Разве что шрам остался.

И Зай надо мной, с его бровями.

И конечно, нет ни маяка на шее, ни серва. Ни малейшей возможности послать сигнал бедствия. Ну ничего, выкрутимся.

— Я не агент.

— С этим мы еще разберемся.

Он нагнулся и отстегнул ремни. Я осторожно поднял руки… так, вроде все нормально, двигаются. Зай тут же нацепил мне наручники на запястья. Не наши силовые, а нормальные железные наручники. С зубьями. И затянул. На болевой грани. Знаю я эти штучки — если дернешься, станет хуже.

— Встать. Без фокусов.

Я стал осторожно подниматься. Грудина все еще побаливала, видимо, рана затянулась не до конца. Прямо напротив меня стояли двое треугольных с теми же незнакомыми мне короткоствольными автоматами. Что-то новенькое… Зай поднял «Рокаду» и приставил дуло к моему затылку.

Выстрел в мозг — ничего хорошего, конечно. Не факт, что мозг будет полностью восстановлен. А попадание в продолговатый — верная смерть.

Я оценил ситуацию и понял, что с ними тремя, имея наручники на запястьях и тянущую боль в груди, мне сейчас никак не справиться. Что я не владею положением.

— Встать. Иди к двери. Медленно. При попытке побега сразу стреляю.

Боль невыносимая. Когда лежишь, еще ничего, но стоит шевельнуться…

Кажется, зрение уже восстановилось. Это хорошо. Но чем яснее сознание, тем боль сильнее. Вдоль позвоночника — такая знакомая… ломит, пробивает насквозь. И если бы еще не эти идиотские наручники. Они затянуты, и кости предплечья болят почти так же, как позвоночник.

Неужели они думают, что я сейчас способен на какие-то движения?

Это невозможно терпеть. Невозможно. В этот раз мне досталось, как никогда в жизни. Зай отыгрался на мне за все неудачи… Сколько ударов было — двадцать, тридцать? Я уже не знаю. Мне давали отдохнуть, потом снова привязывали…

Как пить хочется. Есть здесь какое-нибудь ведро, кран, словом, какая-нибудь вода? Хочется пить, но я и голову не могу поднять, чтобы осмотреть помещение. Боль такая, что мышцы слабеют, в глазах темнеет. Голова валится назад.

Чем могут помочь наноэффекторы, если железо вот прямо сейчас давит на запястья? Они отключат боль, когда она достигнет шокового порога, не раньше. Так настроена система. А боль от качалки, от болеизлучателя, они совсем не могут отключить, наверное.

Вот, значит, как. Я, наверное, очень тупой и наивный человек. Так страшно это чувство, что тебя обманули. Если бы хоть сразу вместо Пати пришли десять Треугольных. Но нет… Они же понимали, что я теперь квиринец, что меня так просто не взять, я наверняка хоть чем-то вооружен… И я бы действительно ушел — ну что мне даже и десять Треугольных, убежал бы. Если бы не Пати… и не моя идиотская, тупая доверчивость перед Зай-заем.

Пати, за что? Почему ты так поступила? Неужели ты искренне считаешь, что я виноват в чем-то? Или, что я — квиринский агент? Но агенты не приходят так, как я — открыто.

Разве я враг тебе и Общине?

Не надо было лететь сюда… не надо было верить Пати. Не надо было самому себе верить до такой степени! Я квиринец. Но как легко возвращается прошлое… как это легко, как сладко — снова послушаться… снова хоть на миг стать общинником. Пусть виноватым, оступившимся — но своим. Стать ХОРОШИМ.

Я квиринец… и вот теперь придется погибнуть так глупо, потому что маяк они сняли, и нет никакой возможности сообщить… да что там, даже пошевелиться. Валтэн будет ждать меня… два месяца, если понадобится, до следующего дежурства. Если бы он был здесь! Я с тоской вспомнил Валтэна. Вот — родной мне человек. Марк… Оливия… да много теперь уже родных, близких людей. Им я могу верить — они квиринцы, эстарги, как и я. Я знаю, чего от них ждать. А Пати — как я мог верить в нее? Чужой, абсолютно чужой человек. Я не знаю, права она или нет. Наверное, права — по-своему. Она замечательная общинница, люди к ней тянутся. Но для меня она навсегда останется чужой. Как же я ошибался!

Нет у меня никакой Родины… это миф, мираж. Родина — вот эта боль. Она пройдет, и останется только воспоминание.

Скрипнула дверь, и непроизвольно мое тело дернулось, и кости ответили новым взрывом боли. Я переждал ее, закрыв глаза. Надо мной стоял Зай-Зай. Только не это… я слабо застонал от ужаса.

— Двести восемнадцатый, — сказал он, — вставай.

Я поднял руку и прикрыл рукой лицо. Встать я все равно не смогу. И не хочу.

— Вставай, — сказал старвос, — ведь все равно заставлю.

— Не могу, — прошипел я. Говорить громко не получалось, голос, видимо, сорвал. Зай протянул руку, взял меня за шиворот и сбросил на пол. Я упал мешком, и застонал от нового взрыва боли, переждал его, уткнувшись в пол лицом. Потом Зай начал поднимать меня пинками. Довольно скоро это ему удалось.

Я лежал, оказывается, не в том помещении, где была качалка. Значит, мне еще туда нужно дойти… Я кое-как ковылял и на каждом шагу постанывал от напряжения. Зай-зай терпеливо шел за мной.

Я не узнавал помещения — здесь все перестроили, видимо… Мы поднялись по лестнице. Не помню, но кажется, качалка расположена в подвале, в самом низу. Я только теперь осознал свое предчувствие — мне казалось почему-то, что больше меня на этот кошмар не поведут, я этого просто не выдержу, умру… и казалось, непонятно, почему, что еще не пришло мое время умирать. Что меня просто не могут снова привязать к качалке, потому что ну не может же быть мир таким ужасным… глупая мысль, но кажется, она оправдывалась.

Теперь я узнал помещение. Мы пришли в кабинет старвоса, тот же самый… я разглядывал красно-белые знамена на стенах. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Из-за бокового стола навстречу нам поднялся человек в военной форме, с большим синим треугольником на берете.

— Вот, пожалуйста, гир сендин, это двести восемнадцатый… бывший двести восемнадцатый номер, — поправился Зай-зай, — ныне квиринский агент.

Сендин (довольно-таки серьезное звание, между прочим) внимательно посмотрел на меня. Я думал о том, как бы присесть или прилечь. Он взял меня за подбородок двумя пальцами в тонкой перчатке, поднял лицо и повернул к свету. Судя по ощущениям, под глазом у меня должен быть синяк, и губы разбиты. Били меня пару часов назад, вряд ли все уже затянулось. Сендин слегка поморщился. Резко вытянул вторую руку, я отшатнулся и едва не упал, потеряв равновесие. Но сендин не ударил меня, он, оказывается просто хотел показать мне фотографию…