Читать книгу - "Сетерра. 2. Тайнопись видений - Диана Ибрагимова"

Принц закрыл застекленную решетку, выдвинул табурет и вздрогнул от стука в дверь: служанка принесла перья, чернила и стопку белейшей бумаги из массы до того мелкого помола, что на поверхности почти невозможно было разглядеть отдельные крупинки.

«Чаинская», – с улыбкой подумал Нико.

Он взял принадлежности, но не воспользовался ни одним листком. Разум принца был до того заточен на метод шифрования Такалама, что переводил знаки в обычные строки с той же скоростью, с какой опытный синхронист читает текст в уме. Книга начиналась предисловием, датированным тысячным годом от рождения черного солнца.

Меня зовут Такалам, и это значит «Любящий мир», но так меня назвали уже после того, как отдали Ами. Мое настоящее имя, придуманное отцом еще до появления на свет, – Валаарий. Но не в честь главного острова Большой Косы. Его переименовали в Валаар годом позже, а до того он назывался Бэйзом, но теперь, спустя полвека, мало кто об этом помнит.

В переводе с языка Большой Косы «Валаарий» означает «Грозный правитель». Прожив большую часть жизни, я могу точно сказать, что это имя мне не подходит, а вот подобранное Ами даже очень отражает мою сущность. По крайней мере, того меня, каким я стал после встречи с Каримой. Но об этом позже.

Итак, меня зовут Такалам. Я – истинный первенец императора Рахмы, спрятанный матерью почти сразу же после рождения и отданный на воспитание доброй женщине по имени Ами. Я родился в затменные сутки, потому нас с ней сослали на далекий остров пряностей – Шаури, где я провел первые пятнадцать лет жизни. Надо сказать, императрица меня не забывала и отправляла достаточно средств, чтобы я мог получить достойное образование и удовлетворить любознательность, крайне обостренную из-за моей Цели – правдолюбия.

В первых дневниках я не раз пытался найти объяснение странной заботе моей настоящей матери и перебирал аксиомы одну за другой. Я думал, что за ее действиями стоит выгода, но когда мне минуло десять – возраст, после которого проклятие пропадает, – стало еще сложнее подобрать им оправдание, ибо поток монет не прекращался вплоть до моего пятнадцатилетия.

Когда в ответ на очередное послание я написал о смерти Ами, мне выдали столько денег, что на них не хватило карманов. Благодаря этой щедрости я и начал путешествовать: дома меня уже ничто не держало, а поиски истины захватили мой разум. Тогда я не знал, что моя мать – императрица. Я раскрыл это после нескольких лет жизни на Большой Косе. И тем сильнее был удивлен, ибо уже столкнулся с суровостью островитян, для которых доброе отношение к порченым совершенно немыслимо.

Теперь, прожив пятьдесят лет и почти половину из них проведя в общении с моим другом, я готов разъяснить самому себе, в чем кроются истоки затмений, почему появились порченые и каковы на самом деле сетеррийцы. Но ни один из ответов я не дам полно, вычерпав его до дна и перебрав все слои тайных изнанок, ибо есть вещи, о которых люди знать не должны. То т факт, что они известны мне, – угроза для всех нас.

В первых черновиках этой рукописи я, опираясь на легенды, размышлял: добродетели стали мешать людям жить только для себя, лелея эгоизм, жадность, корысть и все, что помогает закрепиться на верхах. И тогда люди отказались от чувств тяжких и непокорных, оставив себе только те, с которыми жить легко, а грешить не совестно. Но чувства не отказались от людей и стали рождаться в семьях детьми с Целью. Когда-то сетеррийцы называли их «пережитками», как нечто устаревшее и ненужное, а потом придумали другое слово – порченые.

Та к вот, это все отчасти ерунда, ибо ничто не ушло безвозвратно. Добродетели все так же живут в каждом человеке, но только не снаружи, как у порченых, а глубоко внутри. И правит ими не Цель, а любовь. Это суть, без которой наш мир давно бы рухнул. Любовь не вырождается, ибо она – скрепляющий нас цемент, квинтэссенция самой жизни. И она хранит в себе все шесть качеств, не забытых, а всего-навсего запрятанных, подобно нежелательным воспоминаниям.

Мне пришлось переписывать «Племя» не единожды: за время поисков многие мои догадки оказывались пустыми. Это уже четвертая версия и, надеюсь, окончательная. Я написал ее совместно с моим другом, который знает о прималях, детях с Целью и затмении гораздо больше меня.

Прежде я считал себя частью избранных, но оказалось, что разница между подобными мне и обычными людьми состоит лишь в том, что мы не можем управлять собой, в отличие от тех, кто способен построить себя как угодно. Порченые – это маячки в море чужих судеб, рожденные для того, чтобы разбудить и проявить в людях человечность, погрязшую в жестокости и себялюбии. В этом и состоит наша Цель. Но черное солнце непростительно ошиблось, выбирая способ формирования нового морального облика сетеррийцев, и это привело к тому, что люди испугались гротескных, раздутых до абсурда добродетелей и посчитали их носителей не мессиями Сетерры, а проклятыми.

Порченые люди – не добро во плоти, как я думал раньше. Они всего лишь неудачный эксперимент, страдающий от самой своей сути. И я наблюдаю год от года, как носители Цели пытаются обойти, обмануть и избежать влияния неколебимого стрежня на свою судьбу. Некоторым это удается. Я сам научился молчать, где следует, и подбирать слова так, чтобы не отвечать на вопросы. В этом кроется мое лицемерие перед всем миром.

– Время обеда! – послышалось из-за двери.

Нико вздрогнул и оторвался от чтения. Он был до того ошеломлен тайной рождения Такалама, что не сразу ответил Жеральду.

– Да-да, я сейчас иду…

«Так этот порченый старик на самом деле родился наследником императора Большой Косы! Рехнуться можно! Вот почему он с такой осторожностью рассказывал о Валаарии! Он боялся проболтаться!» – думал Нико, сбегая по ступенькам башни.

Он не помнил, как расправился с обедом, не заметил, с кем поздоровался, и не держал в голове ничего, кроме книги. Целый тридень, пока императрица отдыхала на «Источниках», Нико был погружен в «Племя черного солнца». В начале рукописи Такалам рассказывал о свойствах и малоизвестных дарах порченых людей, а также о том, как к ним относятся в разных странах мира. Это не особенно заинтересовало принца, зато дальше он наткнулся на знакомство прималя и его безымянного друга, прочитав которое, подскочил, не помня себя от волнения.

– Так это был Ри! Цуна не сумасшедшая! Она порченая, поэтому могла его слышать, а я нет! Значит, он мне помогал! Вот же проклятье, Такалам! Почему ты не сказал мне раньше?! Я бы поверил!

Постепенно удивление и восторг сменились пугающими знаниями об истоках и первопричинах затмения. Чем глубже Нико погружался в книгу, тем мрачней становился. Ему приходилось надолго откладывать рукопись, дабы сложить картину в голове, и в эти минуты посторонние люди особенно раздражали. Нико не мог игнорировать придворных за приемами еды и старался высыпаться, чтобы не упускать важных деталей книги. «Племя» было не из тех историй, что читаются запойно и ради удовольствия, а то, к чему клонил правдолюбец, Нико совершенно не нравилось. Он начинал понимать значение фразы в конце записки из гобана: «Это важно, Нико. Важно, как сама жизнь. Ты можешь лишиться ее, если не выполнишь мою просьбу».