Читать книгу - "Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди"

– Как тебе мои скакуны, племянница? Не пройти ли нам на конюшню? Что-то подсказывает мне, что ты пришла поговорить о лошадях. Кто же истинный знаток коней, если не твой дядюшка? Я не обладаю даром прозрения, как ты. Но иногда я предвижу будущее не хуже других. Я верно угадал цель твоего прихода?

– Твои кони прекрасны, – Афина опустилась в кресло. – И ты прав, я хочу говорить о лошадях.

Его замысел прост, подсказывала военная стратегия. Ты сидишь в кресле, он на троне. Кресло красивое, но неудобное. Зад проваливается, колени задраны выше обычного. А что Посейдон? Он взирает на тебя свысока. Простое незамысловатое удовольствие. Отчего бы и не доставить его старшему родичу?

Сиди, дура, велела мудрость. Она-то чуяла, как Афине хочется встать, выпрямиться, достать гребнем шлема до крыши.

– Пегас? – спросил Посейдон.

Долгая игра ему претила.

– Твой сын, – откликнулась Афина. – Не отрицай, я знаю.

– Тоже мне тайна! Я никогда не отрекался от своих детей.

– Я не спорю, дядя. Я присутствовала при рождении Пегаса.

– Ты была на островах? В ссылке?

Посейдон наклонился вперед. Черты его лица исказило удивление:

– Была там и сумела вернуться? Как?!

– Я не была там, – призналась Афина. – Но я была неподалеку. Я видела, как Пегас взлетел и умчался в мир живой жизни. Я полагала, отец накажет коня за самовольство, но отец промолчал.

– Накажет? В чем вина Пегаса?!

Нотки ярости, обращенной на Зевса, зазвенели в голосе Колебателя Земли. Звон ударил в стены, обернулся слабым мерцанием в ветвях кораллов, растущих по углам. Но миг гнева прошел: звон растаял, свет угас.

– Новорожденный – не ссыльный, племянница. Он имеет право выбора.

– Это так, – согласилась Афина. – Уверена, Пегас родился не один. Я видела радугу, но она не покинула пределы Океана. Право выбора, помнишь? Даже если выбор был неосознанным, он был сделан. Может быть, тебе известно, кто родился помимо Пегаса?

Владыка вод пожал плечами:

– Мое потомство велико. Я не интересуюсь каждым, это заняло бы целую вечность. А в моем распоряжении лишь одна вечность, второй не будет.

С ветви дерева, стоявшего у стены, сорвался блестящий плод. Упал, подкатился к ножкам кресла. Выточенное из цельного сапфира дерево тряхнуло кроной – так отряхивается мокрый пес – но больше ни один плод не упал. Это, наверное, что-то значит, подумала Афина.

Что?

– Ты моя последняя надежда, дядя.

– Я весь внимание.

– Прикажи Пегасу пойти на службу Олимпу.

– Олимпу? Или на службу к моему младшему брату?!

– В конечном итоге это будет служба Олимпу. Ты достаточно умен, чтобы понять это. Гордыня затмевает твой разум, но если…

Афина осеклась. Привычка говорить с каждым так, как воплощенная мудрость говорит с ограниченными умами, подвела богиню. Сейчас дядя возьмется за трезубец…

Взялся.

Водяные пауки, кишевшие на полу, бросились врассыпную. Лилии, похожие на крохотные пальмы, сжали венчики в плотные кулачки, будто решили драться. Стекловидные губки всплыли к потолку быстрыми облачками. Это напоминало бегство отряда седобородых карликов.

Посейдон вернул трезубец на место. Разжал пальцы.

– Ты полагаешь, дочь Зевса, я способен приказать Пегасу?

– Почему нет? Ты отец, он сын.

Лесть, отметила Афина. Лесть сейчас кстати.

– Он конь. Он меня не знает. Он не подчинится.

– Любой конь подчинится тебе.

– Этот – нет. Я даже не стану пробовать.

– Боишься? – рискнула Афина. – Опасаешься, что он не исполнит твой приказ – и об этом узнает Семья? Сын противоречит такому отцу, как Посейдон?! Да, это повод для насмешек. Я понимаю тебя. Я не буду настаивать.

Она ждала чего угодно, кроме этого взгляда. Дядя смотрел на нее с печалью, тяжелой как небосвод. Так смотрят на дитя, не оправдавшее ожиданий.

– Не всегда гнев ведет меня первым, – над головой владыки вод проплыла стайка каракатиц. Их спокойствие подавало Афине знак: страшиться нечего. – Случается, мной владеют иные чувства. Что, племянница? Думала, я кинусь укрощать Пегаса? Ты уязвила меня, значит, я из кожи вон вылезу, лишь бы подтвердить свою мощь?! Свою власть?! Мудро, не спорю. И стратегически верно. Да, Пегас мой сын. Он – точное подобие меня, когда в облике Черногривого я мчусь по волнам или выбегаю на сушу. Там, где я ударю копытом, начинают бить источники. Пегас такой же. Ты все учла, кроме крыльев.

– Крылья?

Теперь настал черед для изумления Афины:

– При чем здесь крылья?

– В облике Черногривого я бескрыл. Среди моего потомства хватает великанов и исполинов. Но они твердо стоят на земле, не претендуя на небеса. Плывут в глубинах, не вздыхая по облакам. Крылья у Пегаса от матери. От той, кого я любил; может быть, единственной, кого я любил всем сердцем. От той, кого ты ненавидела; может быть, единственной, кого ты ненавидела всей душой.

Посейдон встал:

– Скажи, племянница. Медуза, младшая из Горгон… Повиновалась ли она чьим-то приказам? Хоть чьим-нибудь, а?

– Нет.

Это вырвалось у Афины раньше, чем богиня решила, что лучше было бы промолчать.

– Да, это так, – Посейдон кивнул медленно и торжественно. – Даже в ссылку она ушла не по воле Зевса, а потому что не желала оставаться в одном мире с тобой. Легенду о насилии, свершенном над Медузой, распространила Семья с твоей подачи. Мой брат-громовержец не задумался над тем, что если Медузу можно изнасиловать – зачем тогда ее ссылать? Разве она опасна? Женщина, которой овладели против ее воли?! Та, чей взор обращает в камень, не сумела оказать достойного сопротивления?! В следующий раз, когда станешь придумывать легенду, племянница, старайся лучше. Эта история кишит противоречиями. Обратись к Гермию, его ложь всегда вызывала у меня восхищение.

– Хочешь, я попрошу у тебя прощения?

– У меня? Нет, не хочу. Все, чего я хочу – это объяснить тебе природу Пегаса. Ты плохо вглядывалась в него, племянница. Он крылат; он неукротим.

– Я хорошо вглядывалась, дядя. Если Семья не подчинит его, он превратится в чудовище. Рано или поздно это случится, верь мне. Тогда придется не укрощать, а убивать его. Ты слыхал о Химере?

– Я даже видел ее.

– Зачем нам вторая Химера? В Пегасе все меньше от тебя и все больше от Медузы. Однажды мы проснемся и поймем, что уже поздно… Стой! Ты сказал, что видел Химеру? Где?

– Над Критским морем. Твой отец бил ее молниями.

– Что?!

И я ничего не знаю, сказала себе Афина. Никто не знает. Никто, кроме Посейдона, и то лишь потому, что это случилось над морем.