Читать книгу - "Такое разное будущее - Станислав Лем"

Я появился на свет в Гренландии, неподалеку от Полярного круга, в той части острова, где тропический климат сменяется умеренным, а пальмовые рощи уступают место высокоствольным лиственным лесам. Наш дом был старым, чересчур остекленным строением, какие часто встречаются в тех местах. Окружавший его сад сквозь открытые почти круглый год двери и окна проникал в комнаты нижнего этажа. Непосредственное соседство цветов, все ближе подступавших к дому, временами причиняло нам разного рода неудобства, и отец даже пытался бороться против, как это называл, заполонения жилища цветами, но бабушка, при поддержке мамы и сестер, одержала верх, и отцу в конце концов пришлось поселиться этажом выше.

У этого дома была долгая и весьма достойная история. Возведенный в конце XXVIII века, он тогда стоял на автостраде, ведущей в Меорию; но, когда во всей этой округе воздушные сообщения окончательно вытеснили наземный транспорт, на дорогу стал наступать лес, и место, где она когда-то проходила, можно было отличить лишь по тому, что тут росли более молодые деревья.

Каким дом был внутри, я почти не помню. Закрыв глаза, я вижу его лишь издали, просвечивающим сквозь листву деревьев. Это, впрочем, легко понять, потому что я постоянно находился в саду, будто жил в нем. Там был искусно выращенный лабиринт из кустарников, у входа в который стояли на часах два стройных тополя; далее начиналось хаотическое переплетение неизменно тенистых тропинок, по которым надо было очень долго идти – вернее, бежать (кто же ходит степенно в четыре года!), – чтобы попасть в высокую беседку, обвитую плющом. Сквозь просветы между листьями был виден лесистый горизонт до того самого места на западе, откуда каждые несколько минут взмывали в небо огненные линии: от нашего дома до ракетного терминала в Меории было меньше восьмидесяти километров. Пожалуй, еще и сегодня я с закрытыми глазами мог бы отыскать каждый сучок, каждую ветку в этой беседке. Здесь я взмывал выше туч, плавал по океанам, бывал капитаном дальнего плавания, водителем ракеты, астрогатором и путешественником, открывавшим новые планеты и живущих на них людей или терпевшим крушение в межпланетном пространстве, а временами – всем сразу.

С братьями и сестрами я не играл: слишком велика была между нами разница в возрасте. Больше всего времени уделяла мне бабушка, и мои первые воспоминания связаны именно с ней. После обеда она выходила в сад, разыскивала меня в самых глухих зарослях, брала на руки и усаживалась на террасе. Вместе с ней я всматривался в небо, пытаясь разглядеть маленький, розовый и круглый, как пионы перед домом, самолет, на котором должен был прилететь отец. Я всегда боялся, как бы он не заблудился в пути.

– Не бойся, глупыш, – говорила бабушка, – папа найдет нас: он летит по ниточке, которая тянется из радиоклубка. – И она показывала на антенну, серебряной тростинкой поднимавшуюся над крышей дома.

Я от удивления широко раскрывал глаза.

– Бабушка, там нет никакой нитки!

– Это у тебя еще очень маленькие глазки. Подрастешь – увидишь.

Бабушке было всего восемьдесят шесть лет, но мне она казалась невероятно старой. Я думал, что бабушка была такой всегда. Она гладко зачесывала седые волосы и завязывала их сзади тугим узлом, одевалась в синие или фиолетовые платья и не носила никаких украшений, кроме узенького перстня на среднем пальце. На этом перстне был прямоугольный камушек, который иногда изменялся в цвете. Моя старшая сестра Ута сказала мне однажды, что в кристаллике, вделанном в этот перстень, спрятали голос дедушки – когда тот еще был жив, молод и любил бабушку. Это меня удивило до глубины души. Однажды за игрой я незаметно приложил ухо к перстню, но ничего не услышал и пожаловался бабушке, что Ута сказала неправду. Та, смеясь, пыталась уверить меня, что Ута не солгала, а когда увидела, что я все же не верю, немного поколебавшись, вынула из своего столика маленькую коробочку, приложила к ней перстень, и в комнате послышался мужской голос. Я не понял того, что он говорил, но был очень доволен и удивился, увидев, что бабушка плачет. Подумав немного, я тоже заплакал. Тут вошла мама и застала нас обоих в горьких слезах.

При жизни дедушки (это было еще до моего рождения) бабушка была модельером женской одежды. После его смерти она оставила работу и переехала к младшему сыну – моему отцу. От прежних лет у нее остались кипы папок с моделями платьев с узорами на тканях. Я любил их рассматривать – среди них попадались удивительные рисунки. Время от времени бабушка придумывала какое-нибудь платье маме, ее сестрам, а иногда и себе. Это должно было быть модное платье, из материала, менявшего цвет и рисунок в зависимости от температуры воздуха. Я смеялся до слез, пытаясь угадать, какого цвета будет материя и какой на ней появится узор, если ее разостлать на солнце. Во время примерок бабушка закрывалась в своей комнате, а весь дом пребывал в ожидании ее обновки. А потом, к ужину, она появлялась в обычном, безукоризненной синевы костюме и на наш хоровой вопрос отвечала: «Да мне и в голову не приходили подобные забавы. Я слишком стара для этого».