Читать книгу - "Ночная смена. Остров живых - Николай Берг"

– Автомат мой верни!

Вот же заладил.

Вспоминаю, где я его видел. Он был самый борзый в охранении, еще его приятели с мертвячки, подвешенной за ногу на дереве, трусики пытались снять. Точно, забрал я у него автомат, было такое. Поди вспомни, куда этот автомат потом делся… Да небось Ильяс же и оприходовал.

– Ты как без автомата выжил во время штурма?

Парень зло смотрит. Молчит.

– Э, поехали, время, – говорит снайпер водиле.

– А пассажир? Он за проезд не платил!

Бибикает нетерпеливо «буханка».

– Короче, парень, дело такое: мы едем по делу, цацкаться с тобой времени нет. Автомата твоего у нас тоже нет. Но мы можем и придумать толковое, если ты нас убедишь в том, что оно того стоит. Или вылазь, твой лисапед еще не остыл, мотор греть не придется. Се?[35]

– Мне мой автомат нужен!

– Доктор, чего он к нам прицепился? Твой пациент, что ли?

– Ну тебе я рассказывал. Это тот из охранения, борзый.

– Не помню. Давай вылазь.

– Я не могу… без автомата…

– Вот зануда. – Снайпер горестно развел руками.

– Ильяс, пусть отработает. Нам лишние руки пригодятся. Там же спинальник, его укладывать надо не вдвоем.

– Хаяку![36]Поедешь с нами отрабатывать?

– Поеду, – мрачно отзывается парень.

Мы трогаемся с места. «Буханка» шустро показывает дорогу.

Ильяс присматривается к парню.

– У тебя что, оружия вообще нет?

– Кусок трубы на велосипеде остался.

– Сильно. А почему такое мощное вооружение?

– Он мой автомат забрал.

Вот заладил.

К своему удивлению, Вера осталась жива после бани. И даже не ошпарилась. Правда, язычок на время она решила прикусить – Ирка наглядно показала свою выносливость, да и вообще как-то расхотелось ее дразнить…

Распаренные, навертев на головы тюрбаны, вернулись в «замок».

Тут же явилась и бабка с бидоном. Оказалось – самодельный квас. Странный, светло-коричневый и с непривычным вкусом. Попили с опаской, но оказался к месту, после парилки особенно.

Витька уже заканчивал чистку оружия. И оказалось в наличии разбойничье наследство – один роскошный карабин с восемью патронами, тяжелый импортный автомат 12-го калибра, два «бока»-близнеца того же калибра, двустволка-коротышка и длинная горизонталка 16-го калибра, бабкина двустволка 20-го калибра, странная берданка 32-го калибра, да еще малокалиберный револьверчик. Тут с патронами было проще – имелись в запасе по схронам, да и в ящике их достаточно. Как Витька ни пытался узнать, откуда в ящике взялись патроны к Калашникову да винтовочные, так толком ничего не понял. Но хозяйственно присадил винтовочные в диск, расковыряв пару и убедившись, что внутри сухой порох и в темной глубине гильз посверкивают две маленькие точки фольги капсуля.

– Итак, что делаем дальше? – спросил на правах мужика, да еще и окруженного ружьями и бабами, Виктор.

– А сам-то что скажешь? – совершенно серьезно, без подначки спросила бабка.

– Сам потом скажу. Сначала, как на флоте, пусть по старшинству все выскажутся. Начиная соответственно с младших. Вот давай, красавица, говори.

После этих слов Витька почувствовал, что его щеку что-то печет. Ну так и есть – женушка уставилась на него тяжелым взглядом. Э, за базаром-то следить придется, больно уж нехороший взгляд…

– Я считаю, что надо составить план, – голосом примерной ученицы отчеканила Вера. И шмыгнула носом.

– И что записываем в план?

– Еду надо доставать. Кормили нас плохо, а в запасах тоже негусто, как посмотрели. Одни свинки и есть только. Но мне их жалко.

– И сколько нам надо еды? – осведомился Витя.

– Я могу посчитать, по калориям.

– Ты что помнишь, в каком продукте сколько калорий? – удивился Витя.

– А то! Я всем подружкам диеты рассчитывала! – гордо ответила Вера.

– Ого! Так, Мелания Пахомовна, что скажете?

Бабка не спешила с ответом. Ее задело, что по старшинству ее посчитали младше Ирки, и она дала понять, что недовольна этим. И продержала паузу, пока и до Витьки не дошло. Потом сказала неожиданное:

– Людей надо ободрить. Я думаю, молельню надо открыть. Чтоб с Богом могли побеседовать, себя утешить. Оно и вам спокойнее будет.

– Так это работы ж сколько? Иконы нужны, то-се. Попа нет.

Старуха сурово посмотрела и показала небольшой листок бумаги с нелепо раскиданными прорезями.

– Вот икона. А когда Иисус проповедовал, икон у него не было, попов не было, а посвятее многих нынешних был. На осле ездил да пеше ходил – не на «мерседесах».

– Да вы, Мелания Пахомовна, раскольница! И что это за икона?

– Не раскольница я, православная, крещеная. А икона от матери моей. Раньше за иконы-то наказывали, вот и надоумили нас, жили тут питерские. Ставишь такой святой лист перед свечой и видишь образ Бога, светом на стене обозначенный. А если молитва угодна, то и посредник не нужен. Вот так вот.

Витьке с трудом удалось не начать ржать, свистеть или мотать башкой. Бабка реально удивила. С другой стороны, пусть молятся – не помешает.

– А со свинками погодить бы лучше. Скоро трава пойдет. И мы сможем щи из молодой крапивы варить и свинкам будет жорево. А месяц как-нибудь до травы продержаться. Заколоть-то просто, только они за лето – осень веса наберут. Не гоже сейчас их колоть.

– А кормить чем? – спросила практичная Ирка.

– Руководство в полном составе вполне сгодится. Вон у крыльца валяется. И Костька. Сволочь. Я ему его танцы не прощу, гаду.

– Какие еще танцы?

– Забава такая у него, обалдуя была: положит мои вставные челюсти на пол и пляшет. Танец маленьких лебедей или, как он говорил, еще и фанданго. Вниз-то не смотрит – наступит или не наступит, в плясе-то. Меня Бог спас – не наступил, а трижды плясал.

– Ладно. Ир, что скажешь?

– Пиши, Вера, в план: сразу за едой – машины чинить. Без транспорта нам никак.

– Можно Валентина попросить. Он в этом деле понимает.

– Он алкоголик, – брезгливо заметила Ирка.

– А что остается? Да и алкоголик он из-за своей бабы.

– Эк вы хватили, да жены алкоголиков – самые несчастные люди в мире, – со знанием дела воскликнула Ирина.

– Не скажи, не скажи. Частенько бабы сами мужей на выпивку толкают. Потому как есть такая гадючья порода. И алкаши для них как раз подходят. Все время сидит под каблуком и всегда виноват, а она им командует как хочет, и ее же еще и жалеют, бедняжку.