Читать книгу - "Андроид Каренина - Бен Уинтерс"

Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда прозвучал сигнал, оповестивший о приходе гостей. Он быстро прошел к двери, и, несмотря на раздражение и досаду от того, что его прервали, был поражен мягким светом, которым окутывала свою хозяйку Андроид Каренина, в то время как сама Анна стояла в тени подъезда, слушая энергично говорившего ей что-то Голенищева. Видно было, что ей не терпится увидеть художника и его работу.

Они заговорили, однако Михайлов слышал все через слово — он мысленным взором схватил это нежное свечение, которое создавал робот вокруг своей хозяйки. Когда речь зашла о портрете, он с готовностью согласился написать его; в назначенный день он пришел и принялся за работу.

В чужом доме, и в особенности в модуле у Вронского, Михайлов был совсем другим человеком, чем у себя в студии. Он был неприязненно почтителен, как бы боясь сближения с людьми, которых он не уважал. Он называл Вронского «ваше сиятельство» и никогда, несмотря на приглашения, не оставался обедать и не приходил иначе как для сеансов. Анна была более, чем к другим, ласкова к нему и благодарна за свой портрет. На разговоры Вронского о его живописи он упорно молчал и так же упорно молчал, когда ему показали картину Вронского, и тяготился разговорами Голенищева, который, не скрываясь, все пытался втянуть его в спор о роботах.

Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Алексея Кирилловича, не только сходством, но и особенною красотою. Странно было, как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту.

— Надо было знать и любить ее, как я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение, — сказал Вронский Лупо, который, положив голову на колени хозяина, довольно урчал.

Анну поразило решение Михайлова написать вместе с ней и Андроида Каренину — решение это было необычным для портретного жанра, но казалось Анне вполне обоснованным.

* * *

На шестой день Голенищев с шумом появился на пороге модуля Карениной и Вронского. Снимая свой толстые, покрытые слоем пыли ботинки, он рассказал о сообщении, пришедшем только что от его петербургского товарища: в послании говорилось о весьма странном новом указе, изданном Министерством. Согласно документу, все роботы III класса были изъяты у хозяев для проведения какой-то обязательной корректировки схем.

Сообщив об этом, Голенищев легко переключился на другие темы и рассказал, между прочим, о происшествии с забавным малышом Лунитом, которого он чуть несколькими часами ранее потерял в шахте, затем упомянул о трудностях в обслуживании Экстрактора, с которыми приходится сталкиваться в условиях низкой гравитации.

Однако Михайлов и Анна совершенно не слушали того, что дальше говорил Голенищев, и, казалось, были поражены первой новостью. Художник положил кисть и с тоскою посмотрел в большое окно модуля.

Что касается Анны, она сразу же поняла, кто написал эту новую загадочную программу Министерства.

— Может быть, — обратилась она к Андроиду, поднявшись с табурета, на котором позировала, и, вложив свою руку в руку робота, принялась ходить по студии, — может быть, в мое отсутствие та странная сила, живущая в моем муже, еще более укрепилась? И мой отъезд, мой побег на свободу, которую подарила мне Луна, обрек моих соотечественников и их роботов-компаньонов на страдания, которые они испытывают вместо меня?

Сердце ее наполнилось чувством вины и отчаянием.

Вронский не разделял этих опасений; он был захвачен мучительно приходящим осознанием того, что он так и не смог овладеть техникой рисования грозниевыми красками и что это вовсе не вопрос времени: научиться писать грозниумом он не сумеет и в будущем.

— Я сколько времени бьюсь и ничего не сделал, — говорил он про свой портрет, — а он посмотрел и написал. Вот что значит техника.

— Это придет, — утешал его Голенищев, в понятии которого Вронский имел и талант и, главное, образование, дающее возвышенный взгляд на искусство.

Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось еще и тем, что сам он все еще надеялся найти на Луне грозниум, и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.

— Ведь правда же? — обратился он к Михайлову, но художник не отвечал. Сжимая в руках кисть, он медленно шел от окна к двери.

— Скажите, — обратился он к Голенищеву, упираясь в толстую стальную дверь, — этот проект… согласно этому проекту они намерены собрать всех роботов III класса?

— Об этом ничего не сказано — говорится только, что мы должны полностью довериться Министерству.

— Ах, да, я думаю, мы так и должны сделать. Именно так и поступить, — печально ответил Михайлов.

Затем в комнате воцарилось молчание. Голенищев с кривой ухмылкой и вздернутыми бровями посмотрел на Вронского и Анну, показывая, какое удовольствие доставляет ему это неоднозначное поведение талантливого художника. Вронский продолжил разглядывать портрет. Анна, взявшись за нежный манипулятор Андроида, задумчиво смотрела на игрушечную сине-зеленую модель Земли, стоявшую в студии.

Прежде чем кто-либо понял, что произошло, послышался лязг закрывшегося люка: Михайлов оказался снаружи без кислородного баллона и шлема. Присутствующие с изумлением смотрели, как старый художник тяжело шел в своих ботинках по пыльной поверхности Луны. Не подавая виду, что грудь его безжалостно теснит от отсутствия воздуха, он грустно послал воздушный поцелуй Земле, лег на пыльную твердь и задохнулся.