Читать книгу - "Держи марку! - Терри Пратчетт"

Уж скорее бывший почтальон Грош, подумал про себя Мокриц, а вслух сказал:

– И ты здесь работаешь?

– О да, сэр, а как же. Теперь только я да мальчонка. Бойкий он парнишка, сэр. Мы содержим здесь все в чистоте, сэр. Все по Уставу.

Мокриц не мог отвести глаз. Грош носил тупей. Если где-то на свете и существовал человек, которого красит тупей – ну вдруг, – Грош этим человеком определенно не был. Парик был каштанового цвета, не той формы, не того размера, не того фасона, и вообще не такой.

– А, вижу, вам нравится моя прическа, сэр, – заметил Грош с гордостью, и тупей слегка перекосился. – Все свое, родное. Ни разу не сироп.

– Э… сироп? – не понял Мокриц.

– Извиняйте, сэр. Не стоило говорить на жаргоне. «Сливовый сироп», я имел в виду, на дурвильском жаргоне «парик» значит[1]. Вы, небось, думаете, что немногим в моем возрасте посчастливилось сохранить такую шевелюру. Чистота и порядок, внутри и снаружи, вот что способствует.

Мокриц обвел глазами крутые горы птичьего помета, вдохнул зловонный воздух.

– Молодец, – пробормотал он. – Что ж, господин Грош, где тут мой кабинет? Или что мне полагается?

Видимая поверх щетинистой бороды часть лица Гроша вдруг стала смахивать на морду загнанного зайца.

– О да, сэр, тхничски, – затараторил он. – Но мы туда стараемся не соваться, ни-ни, потому что пол, сэр, очень плохой. Совсем плохой. Грозит провалиться в любую минуту, сэр. Пользуемся гардеробом для сотрудников, сэр. Ступайте за мной, сэр, я провожу.

Мокриц чуть не расхохотался.

– Ну что ж, – согласился он и повернулся к голему. – Хм… господин Помпа?

– Слушаю, Господин Вон Липвиг.

– Тебе разрешено помогать мне или ты просто ждешь, пока снова нужно будет тюкнуть меня по кумполу?

– Зачем Говорить Обидные Вещи, Господин Вон Липвиг. Да, Мне Позволено Оказывать Надлежащую Помощь.

– Можешь вычистить отсюда голубиный помет и впустить немного света?

– Разумеется, Господин Вон Липвиг.

– Можешь?

– Голем Не Чурается Физического Труда, Господин Вон Липвиг. Я Схожу За Лопатой. – Помпа направился к прилавку, и бородатый младший почтальон задергался.

– Нет, – взвизгнул он, припустившись за големом. – Оставьте эти кучи в покое, это плохая идея!

– Что, полы провалятся, господин Грош? – весело поинтересовался Мокриц.

Грош перевел взгляд с Мокрица на голема и обратно. Открыл рот и снова закрыл, тщетно подыскивая слова. Он вздохнул.

– Спускайтесь в гардеробную. Нам сюда, господа.

Следуя за Грошем, Мокриц не мог не чувствовать исходящий от старика запах. Он был не то что плохой, просто… странный. Слегка химический, с разъедавшей глаза примесью ароматов всех мыслимых микстур от кашля и с едва уловимыми нотками гнилой картошки.

Небольшая лесенка вела вниз в подвал, где полы, видимо, не представляли опасности, так как проваливаться было некуда. Там и обнаружился гардероб. Это было длинное и узкое помещение. В дальнем его конце громоздилась печь, которая, как Мокриц узнал позднее, в свое время служила частью отопительной системы, ведь Почтамт был современно оборудованным зданием для своей эпохи. Теперь же рядом с печью примостилась небольшая круглая плитка, раскаленная докрасна. На ней закипал огромный черный чайник.

Воздух намекал на присутствие носков и дешевого угля и на отсутствие вентиляции. Вдоль одной стены выстроились обшарпанные именные деревянные шкафчики. Некогда яркая краска надписей выцвела и облезла. Через закоптелые окошки под самым потолком не без труда проникал свет.

Но каково бы ни было изначальное предназначение комнаты, сейчас здесь жили люди – два человека, которые ладили друг с другом, но тем не менее имели четкие представления о том, где «мое» и где «твое». Пространство было поделено пополам, и с обеих сторон у стен стояло по койке. Граница была краской проведена по полу, стенам и потолку: моя половина – твоя половина.

Не стоит забывать об этом, говорила линия, и тогда не возникнет никаких… разногласий.

Посередине, перекинувшись через разделительную линию, стоял стол, а на нем, с каждой стороны, – две чашки и две жестяные миски. Посередине была солонка. В этом месте разделительная линия превращалась в кружок, обозначая нейтральную территорию.

С одной стороны комнаты располагался громоздкий неприбранный верстак, заваленный банками, склянками и бумагами, – так могло бы выглядеть рабочее место алхимика до или после взрыва. С другой – старый карточный стол, на котором с настораживающей скрупулезностью выстроились стопки коробочек и ряды черных суконных свертков. На подставке красовалось увеличительное стекло – самое большое, что Мокрицу доводилось видеть.

Эта половина комнаты была чисто выметена. На другой же царил бардак, грозивший перевалить за полосу. А вон тот листок бумаги на замусоренной стороне или изначально был такой причудливой формы, или же кто-то заботливый и щепетильный вооружился острыми ножницами и отрезал уголок, который зашел слишком далеко.

Посреди чистой половины стоял юноша. Он тоже ждал появления Мокрица, но в отличие от Гроша не вполне отточил искусство стоять по стойке смирно или, скорее, лишь отчасти понимал ее значение. Его правый бок стоял гораздо более смирно, чем левый, и в результате целиком он напоминал банан. Но на лице у него блуждала беспокойная улыбка до ушей, большие глаза горели, и весь он так и искрился рвением, не исключено что граничащим с неадекватностью. Возникало отчетливое ощущение, что в любой момент он может укусить. К тому же на нем была голубая хлопковая рубашка с надписью «СПРОСИ МЕНЯ О БУЛАВКАХ!».

– Гм… – растерялся Мокриц.

– Ученик почтальона Стэнли, сэр, – пробубнил Грош. – Сирота, сэр. Печальная история. К нам пришел из богадельни братьев в Оффлере. Родители скончались от комалярии у себя на ферме где-то в глуши, сэр, и Стэнли рос c горошком.

– Рос горошком?

– С горошком, сэр. Редкий случай. Хороший парнишка, если его не расстраивать, но имеет обыкновение виться на солнышке, если понимаете, о чем я, сэр.