Читать книгу - "Час "Ч", или Ультиматум верноподданного динозавра - Евгений Соломенко"

(Нью-Йорк, 1998 год)

– Мое почтение, дон Винченцо! – элегантный господин с манерами аристократа склонился, целуя руку пожилого человечка, оплывающего жиром (ох уж это пристрастие к спагетти а ла карбонари!). Рука тоже была жирной и несвежей, от нее несло дохлым тунцом: элегантного перекосило от брезгливости. Но когда он выпрямился, безукоризненно выбритое лицо светилось благоговением.

– Здравствуй-здравствуй, Паоло. Хорошо выглядишь, сынок. Клянусь Большим жюри присяжных! – проскрипел Господин Тухлая Рыба, улыбнувшись всеми тридцатью двумя первоклассными зубами, шедевром самого дорогого протезиста на всем Восточном побережье.

Улыбаться жирный человечек обожал. Светясь улыбкой, широкой и открытой, он изрекал:

– Вы уволены.

Или:

– Что-то этот кретин, которому я доверил Марсельский филиал, мышей не ловит. Слетайте-ка, парни, в Марсель, отвезите ублюдка в доки и покормите рыбку!

Вот и сейчас он источал улыбку, которой можно осветить чашу «Жиллет Стадиум», вмещающую 40 тысяч болельщиков.

– Ну, Паоло, рассказывай! Что там наш армянин?

В их обширной империи Паоло считался вторым человеком после Тухлой Рыбы. Но он не обольщался своим положением и не поддавался на кажущуюся ласковость Босса. Иногда Паоло казалось – улыбающаяся пасть шефа демонстрирует свободному миру не тридцать два, а все шестьдесят четыре зуба: в два ряда, как у голубой акулы. Акула, монстр, мутант, Большой Босс Большого Синдиката.

– Наш армянин оказался крепким орешком, дон Винченцо. Он мне даже чем-то напоминает итальянца.

Пожилой небрежно махнул пухлой лапой:

– У армяшек кровь – это теплая водичка, в которую по ошибке Вседержителя попало несколько капель настоящего вина. Они никогда не станут ни сицилийцами, ни, хотя бы, итальянцами!

– Но мы раскололи этот орешек, – продолжил Паоло. – Армянин больше не будет выказывать нам свою непочтительность. Он пропал. Прилетел к русским медведям в свою любезную Москву – и пропал. Русские копы сбиваются с ног, но всё без толку.

– Как же – как же, такая неприятность! – Дон сочувственно пощёлкал языком. – Вот к чему приводит глупое своеволие. Сидел бы в Париже, в своем антикварном салоне, да делал, что советуют знающие люди!

Губы Паоло скривились в презрительной ухмылке:

– Эти чертовы армяне – жадные, как евреи! Ни с кем не хотят делиться!

Дон Винченцо рассыпался благодушным смешком:

– Я, мой мальчик, не пархатый еврей, не вонючий армяшка и не какой-нибудь протестантский педрила, а чистокровный сицилиец и добрый католик. Но клянусь Большим жюри присяжных: в жизни не поделился ни с кем и ни разу! Правда, я знаю секрет, как это делать, а наш антиквар – нет. Вот почему у меня серьезный бизнес от Сингапура до Аргентины, а этот армянский скунс гниет в вечной мерзлоте у русских людоедов!

На кончике его толстого носа красовалась огромная бородавка, ощетинившаяся чёрными волосками. Удалить ее было парой пустяков, но преданность своему сомнительному украшению являлась одной из причуд пожилого джентльмена. А может, он демонстрировал: «Плевал я на ваши вкусы. Нравится вам или не нравится, будете любоваться моей бородавочкой. А захочу – так станете ее целовать!». Про себя Паоло так его и называл – Мистер Бородавка.

Сейчас вокруг них расстилалось безлюдное пространство, заполненное останками «фордов», «кадиллаков» и «бьюиков». Казалось, жилой фургон на Бруклинском автомобильном кладбище – не лучшее место, где бы мог обсуждать дела глава Синдиката (как именовал свою корпорацию дон Винченцо). Но это – только на первый взгляд.

Сам фургон, затерявшийся среди хребтов и отрогов автохлама, был обнесён колючей проволокой и охранялся сворой свирепых доберманов-пинчеров. (Доберманы выставлялись напоказ – в отличие от дежурной группы снайперов – рассредоточенной по «точкам» и закамуфлированной). Помимо этого, он был напичкан самой наисовременнейшей аппаратурой, которая обеспечивала первоклассную связь и практически исключала любые формы электронного шпионажа.

«Кладбищенский» вагончик давно выполнял функции штаб-квартиры Синдиката. Именно он служил мозговым центром корпорации, а зеркально-полированный центральный офис, кишащий «топ-модельными» секретаршами и мордастыми секьюрити, существовал больше для отвода глаз.

Бородавка всегда отличался чертовской дальновидностью и звериным нюхом. Благодаря чему не упокоился где-нибудь на дне Гудзона и даже не просто выжил, а превратился из рядовых «торпед» в незаурядного бизнесмена.

Раньше своих коллег он понял: эра старой доброй Мафии катится к закату. Вито Дженовезе, Аль-Капоне, Фрэнки Костелло были, конечно, славными парнями, но теперь, дьявол подери, в гольф играют по другим правилам. Нет: разумеется, дон Винченцо не то что бы начисто отрёкся от опыта достопочтенных предшественников. Ежели какой-нибудь сукин сын надумает крысятничать, то милое дело – украсить его «сицилийским галстуком» и замуровать в фундамент нового «Хилтона». Но вместе с тем…

Бородавка не стал пробиваться в Капо де тутти капи – Верховного босса всей американской мафии. Его не волновали ветхозаветные титулы. («У меня на эту фигню не стоит!» – говаривал дон Винченцо.)