Читать книгу - "Новик - Геннадий Борчанинов"

class="p1">Я оглянулся снова. Наших преследователей осталось всего пятеро, столько же, сколько и нас, и у меня возникла шальная мысль ударить в сабли, резко развернуться всем вместе и прикончить этих негодяев, но её пришлось тут же отбросить. Сабли были только у меня и у Гаврилы, а вдвоём кидаться на пятерых — затея так себе. А сражаться кинжалом верхом на лошади — ещё хуже.

Кобыла подо мной хрипела и тяжело дышала, с боков и с морды летели клочья пены, я чувствовал, как мои шаровары и тегиляй промокли от конского пота. Я низко пригибался к её гриве, обхватив за шею рукой.

— Давай, родимая, выноси, — бормотал я. — Зерна насыплю тебе полный мешок…

И она выносила. Летела галопом, из-за чего я каждую секунду рисковал свалиться с её спины, но продолжала бежать, несмотря ни на что. И разрыв между нами и крымчаками стремительно увеличивался.

Впереди наконец показались частокол и сторожевая башня, мы почти выбрались.

— Открывайте! — загодя начал орать Агафон. — Скорей!

Представляю, какой внутри поднялся переполох. Нашего возвращения точно никто не ждал, из степи возвращаются редко. Нам просто повезло. Я оглянулся снова. Крымчаки преследовать дальше не решились, разворачивались, злобно поглядывая на нас.

Караульный нас узнал, раскрыл воротину, пропуская всю нашу кавалькаду внутрь крепости. Я даже не верил своим глазам, понял это, только когда на дрожащих ногах спрыгнул с лошади уже во внутреннем дворе. Мы выбрались.

Вот только у меня из головы не выходили слова одного из крымчаков. Боярин Лисицын, наверное, уже приехал в станицу, нести службу вместо нас, и мне очень хотелось посмотреть ему в глаза. Проверить, врал степняк или нет, оклеветал он боярина, или же Лисицын и в самом деле брал серебро у татар. Задачка непростая, но и мы лёгких путей не ищем.

Глава 4

Снова чувствовать себя в безопасности, за крепкими стенами, оказалось удивительно хорошо. Настолько, что я едва не кинулся на радостях обнимать караульного, запершего за нами калитку. Взмыленные татарские лошади ходили по двору кругами, потихоньку остывая после долгой скачки, мы тоже переводили дух.

К нам вышел Данила Михайлович, сонный, но опоясанный саблей, в кольчуге, готовый к любым неожиданностям. Он оглядел остатки нашего воинства. Из дозора вернулась ровно половина.

— Онфим где? — без лишних сантиментов спросил он.

Холопы покосились на меня. Я старший, мне и отвечать.

— Нет его больше, упокой Господь его душу, — сказал я. — От ран умер.

Все разом перекрестились, пришлось и мне, чтобы не отставать от коллектива. Крестились причём не привычным для меня троеперстием, а скрещенными указательным и средним пальцами. Пришлось и это скопировать. Точно, до реформы Никона ещё сто лет.

— Плохо, — сказал Данила Михайлович. — Славный был воин.

— За перелеском татары налетели, кого посекли, кого заарканили, — сказал я. — Алексея подстрелили, Дмитрия тоже. Кузьму с Трофимом зарубили.

Данила Михайлович помрачнел, погладил рукоять сабли.

— Утром отправим людей. Может, хоть похоронить по-христиански получится, — сказал он. — Ладно. Отдыхайте, завтра всё решим.

Такой приказ дважды повторять не приходится. Сперва, конечно, надо было увести лошадей в конюшню, напоить их и накормить, и я подошёл к гнедой кобыле, которая устало фыркала и глядела на меня большими тёмными глазами. Я погладил её по лоснящейся морде.

— Молодец, вынесла… Зерна обещал тебе, но это завтра… — тихо произнёс я. — Как назвать-то тебя, татарочка?

Гнедая фыркнула мне в ухо.

— Раз я тебя у татар угнал, будешь Гюльчатай, — определил я. — Пошли в конюшню.

Самому добраться до постели удалось ещё нескоро. Пока закончил с кобылой, пока умылся из бадьи во дворе, пока сходил до ветру, пока то да сё, время уже приближалось к утренней заре, на востоке небо начинало потихоньку светлеть. Ну, даже пару часов сна урвать, будет уже хорошо. Вставать всё равно придётся вместе со всеми.

Так и получилось. Вставали тут рано, с рассветом, без всякого деления на сов и жаворонков. Если хочешь что-то успеть за день, надо успевать, пока светло.

Нам пятерым Данила Михайлович дал день отдыха, который всё равно начался в заботах и хлопотах. Лично я первым делом отправился в станичную кузницу, где один из холопов, Трифон, подковывал лошадей и перековывал всякое трофейное барахло на ножи и прочую мелочёвку.

Мне надо было привести в порядок новую саблю, за которой прежний хозяин, кажется, совсем не следил. Я же такого отношения к оружию не терпел. Что к холодному, что к огнестрельному.

— Эк вас угораздило-то, — сказал Трифон, раздувая горн.

— И не говори, — произнёс я в промежутке между движениями точильного бруска. — И когда уже этот Лисицын явится?

— Сказывали, что сегодня приедет с Путивля, — сказал Трифон. — Давно пора. А за опоздание пусть сам тоже дольше сидит потом!

— Кабы его мы сменить должны будем, может, и посидит, — сказал я.

Лично я этого Лисицина посадил бы не станичным головой, а в поруб. И допросил бы с пристрастием, где, когда и при каких обстоятельствах он получал серебро от крымчаков.

Я точил саблю, аккуратно водя бруском по клинку, и думал. Медитативное занятие, почти как чистка автомата, в самый раз, чтобы поразмыслить мимоходом. А чтобы привести эту саблю в порядок, понадобится немало усилий. Зазубрин на ней было столько, что при ближайшем рассмотрении она напоминала ножовку.

Задачку я себе поставил нелёгкую. Если просто дождаться, когда Лисицын приедет сюда, и бросить ему обвинение, то это ничего не даст, наоборот, меня самого поставит под удар. Тем более, что доказательств, кроме болтовни того татарина, у меня нет. И всё же я почему-то этим словам верил, словно чуял в них зерно истины. Причин лгать у татарина не было, для него мы были смертниками, пленниками, которые отправятся на турецкий берег и никогда уже не вернутся назад.

Возможно, в Путивле будет возможность это дело расследовать, размотать эту ниточку. Здесь, в шестнадцатом веке, следствие вели, можно сказать, только одним способом, пытками. А на дыбе в чём угодно сознаешься, хоть в том, что ты готовишь троцкисткий заговор.

— Едут! — крикнул часовой на стене, вырывая меня из раздумий.

Весь острог тотчас же оживился, как же, долгожданная смена наконец-то прибыла. Я тоже поднялся с насиженного места в углу кузницы, отдал брусок Трифону и вышел во двор, посмотреть на эту самую смену и