Читать книгу - "Бутылка для Джинна - Виктор Малашенков"

Стоп! Вот оно. Шпион или заключенный, сейчас не имеет значения, главное – это выбраться с острова, не жить же здесь вечно. Я едва дождался утра и, едва только Гера открыла люк, выскочил как пуля и заорал:

– Собери всех моих старшин, да побыстрее, – она не двинулась с места, видимо, еще не успела проснуться, – шевелись же, несчастная, время очень дорого.

– Ты можешь кричать сколько тебе угодно, только я никуда не пойду, – сверкнула она глазами.

– Это почему же ты не пойдешь? – ошарашенно уставился на нее я, – ты сошла с ума или просто жить надоело?

– Попробуй только тронь!

– Да что произошло, а, так ты меня сдала? – внутри меня что-то уж очень быстро похолодело.

– С удовольствием бы сделала это, да не велели. Иди, в трактире собралась вся твоя братия. Шумят, сил нет, да ты оглох, что ли? – презрительно бросила она и отвернулась.

– Шумят? А чего шумят? – с таким же успехом я мог бы спросить у стены, которая казалась теплее стоявшей ко мне спиной девушки.

Не очень-то мне понравилось это совпадение, инициатива явно ускользала из моих рук. Но деваться некуда, отсюда только один выход – в трактир. Я глубоко вздохнул и, уже уходя, услышал сдавленное рыдание. Не поймешь этих женщин, ну чего им надо?

Шум моментально утих, едва я ступил на первую ступеньку лестницы. Не знаю, что ощущают актеры в этих случаях, а мне было не особенно приятно спускаться под таким пристальным вниманием – я едва не пропустил пару ступенек, но ничего, обошлось. Навстречу мне поднялись трое, на мой взгляд, самых рассудительных авторитетов. Это немного успокаивало, в конце концов, это не спонтанный бунт, когда сначала режут, а лишь затем считают.

«Представители народа» переглянулись и один из них начал свою речь:

– Маркус, ты меня знаешь, да меня каждая собака на острове знает. Вон, Кривой может тебе сказать, что я никогда… Да вот и они…, – он неопределенно взмахнул рукой, – тоже почти как я… А вот ты, понимаешь, круто… Нет, мы, конечно, понимаем, ты за нас всех, но вот скажи, а что потом? Это значить, я должен не свои деньги считать каждое утро, а чужие? Да еще и охранять их? Ты, конечно, крутой парень, но сам подумай, я, когда граблю, понимаешь, я, бывает, боюсь иногда, что, это, поймают, но ведь я охотник, слышишь, охотник, а ты мне предлагаешь стать этой, как ее, дичью! Это я, к примеру, не конкретно, но переживают все. И еще, ты возьми этих чахоточных. Они же привыкли прятаться, понимаешь, да из-за угла шкодить, а ты их собираешься на свет божий вытащить и всем показать. Да они же кроме как «бороться» ничего не смогут делать. Поставь кролика охранять капусту от козла, дак невдалеке еще и волки бродят. Или заставь его отарой баранов управлять, чего он добьется своими длинными ушами, понимаешь, да еще рядышком лисы ждут – не дождутся в кампанию к волкам затесаться. Их, конечно, не очень много, хищников то, да попервах накосят они твоих косых и сами станут бараньей отарой управлять, а кроликов могут даже разводить для деликатесов, и чтобы баранам обидно не было. Все-таки не только их едят. Роль волков, нам, конечно, подходит, да только мороки много с баранами. Мы же санитары, так сказать, оздоровляем, понимаешь, а ты предлагаешь ферму…

– Ты короче говори, ишь, распустил язык, философ, – толкнул его в бок подельник.

– Отцепись, я знаю, что говорю. И он, – тут он ткнул в меня пальцем, – тоже должен знать, а не то наломает он, только не дров, а наших шей, и я не хочу, чтобы среди них была моя. Так вот, Маркус, ты знаешь, что для нас ты авторитет, но сейчас, понимаешь, ты стал опасен для нас. Ты посмотри, что вокруг делается. Сплошные облавы и обыски. Да нам скоро уже есть нечего будет. Народ сидит по домам, попрятал свои денежки, а ребята говорят, что вооружается народ-то. Как жить теперь прикажешь? В общем, собирайся-ка ты, парень, в путь – дорогу на большую землю, а там бог тебе судья и помощник. Мы тут тебе собрали кое-чего, что у кого осталось. Вещи не ворованные, так что, если остановят, за это не бойся. Лодку тоже дадим, надувную. И, понимаешь, скатертью тебе, в смысле, семь футов. И не поминай лихом, а мы слух распустим, что сгинул ты в пьяной драке, один на десятерых пошел с одним пером, понимаешь. А тело, олухи, в море бросили, в горячке за награду забыли, скажем – со страху, что снова оживешь. И свидетелей, это… много было. Ты не переживай, сегодня ночью похожее дело было. Через час пересменка, так что давай, пока свежая смена не пришла, отчаливай, понимаешь и ты. И это… постарайся на наш остров больше не попадать, а то я боюсь, мы стали какие-то не очень гостеприимные. – Разбойник деланно захохотал пропитым басом, но его никто не поддержал.

Я молча уставился на толпу, и она дрогнула, расступилась и я, не оборачиваясь, дошел до выхода, где лежали сложенные вещи, легко подхватил их и остановился. Резко повернувшись, я едва не столкнулся с барменом, который нес свернутую лодку. Бармен побледнел, бросил лодку на пол и спрятался за спины товарищей.

Я медленно обвел взглядом это разбойничье гнездо, приютившее меня в этом мире. На лестнице стояла Гера, прижимая руку ко рту.

– Все что осталось – твое, громко произнес я и медленно вышел, услышав напоследок многогрудый вздох облегчения и рыдания Геры. Сзади послышались шаги, я резко обернулся, готовый к нападению, но это был все тот же бармен. На трясущихся ногах бармен сопроводил меня к запущенному на первый взгляд сарайчику, из которого шел подземный ход к каменистой бухточке, укрытой среди непроходимого леса и потому редко проверяемой береговой охраной. Оттуда меня и отправили с почетом, но без оркестра и цветов.

Подхваченная течением, моя лодчонка понеслась вначале вдоль берега, а затем все дальше и дальше от острова. Поначалу я был в шоке и все, что мог делать, это держаться за уключины, в которых болтались короткие весла. Качка не давала сосредоточиться, и лишь на значительном расстоянии от берега я решился взяться за весла и попытаться направлять лодку. Пока был виден остров, путь был ясен, от него и подальше, но, едва он скрылся из вида, я потерял и надежду и желание что-либо менять. Поэтому, слегка поддерживая одно из весел, а заодно и держась за него, я принялся за исследование своих припасов. Вода за бортом оказалась пресной, а в котомке половина ее была заполнена сушеным мясом и фруктами, а вторая – нижним бельем и оружием. Я очень напряженно задумался, на какое же это время меня снарядили. Пожалуй, запас гарантировал мне скромную, но вполне сытую жизнь более, чем на месяц. И тогда мне стало плохо.

В какой-то песенке были слова – «эй, моряк, ты слишком долго плавал». Это про меня. Но с одним отличием, поскольку понятие «долго» в моем мозгу превратилось в неотвратимое «всегда». За это время мне стали понятны и близки такие слова и очень хорошо скрывающиеся понятия «бесконечность», «рок», «безнадежность», «отчаяние» и так далее. Переосмысливая свою недолгую пока жизнь, причем уже не в первый раз, я понял, что недооценивал их значения, а в отношении многих я поступал вовсе по-свински, то есть неприлично – я их просто игнорировал. И вот теперь они сами пришли ко мне и предъявили себя в полном смысле этих слов. Зато притупилось чувство страха, мучавшее меня с самого начала путешествия уже много дней и ночей. Произошло это после первой бури, когда меня выбросило за борт, но я все-таки смог добраться до лодки и успел подхватить котомку. И, в конце концов, я уже начинал верить в свои силы. Были и приятные моменты в этом приключении. Однажды рыбина внушительных размеров плюхнулась прямо ко мне в лодку. От неожиданности я сам чуть не выпрыгнул из нее. Свежая рыба действительно вкусная штука, особенно для путешественника.