Читать книгу - "Ехала карета по чёрному мосту - Ольга Ленская"

можно? Среди твоих принципов имеются весы для жизней? Или по-твоему застрелить собственными руками и отвернуться, бросив другого на смерть, – разные вещи? Во втором случае и руки, и совесть останутся чистыми? Макс, ты сейчас сам не свой потому что почувствовал запах крови. Он может затуманить кого угодно, но чувство вины – это тоже туман. В тумане тяжело жить. Жить вообще тяжело, но тебе легко и вовсе никогда не будет. Легко тем, кто умеет смиряться и подчиняться - вот им, да, легко жить. И умирать – тоже. А таким, вроде тебя, и жить, и умирать тяжело. Но если бы таких не было, человеческое общество превратилось бы в стадо страусов, спрятавших голову в песок – все смирились, все послушны, все головы спрятаны, к миру обращены одни задницы и единственная реакция выражается словом «насрать». Ты только что просто порвал цепочку покорности, ты грудь подставил, а не зад! А теперь стыдишься того, что остался жив?

Собственные переживания на какое-то время потеряли для Максима свою мучительную яркость, он смотрел на Сергея, внутренне сжавшись от страха спугнуть, словно птицу, это наваждение... впрочем, наваждение ли? Ему казалось, что даже вздохни он глубже, и этот человек, идущий сейчас рядом, исчезнет, вновь растворившись под восковой маской мертвеца. Но сейчас рядом был именно человек – горячий, незащищённый в своей вспыльчивости, которая была словно учащённо бьющееся сердце. Живое человеческое сердце. Максим видел того юношу, чья жизнь внезапно оборвалась, когда он нёсся во весь опор по лесной дороге, потеряв голову от ощущения скорости и свободы. Юношу, который в момент смерти боялся не за себя – за лошадь, чтобы не погибла одна в лесу. Безучастность смерти, ироничность опустошённости и цинизм хищника сейчас казались капканом, вдруг выпустившим свою жертву. Сейчас в словах Сергея звучал юношеский максимализм, который зачастую несёт больше правды, чем приобретённая с опытом мудрость. В этот момент Максим видел его таким, каким он был до смерти и... каким остался даже после неё.

- Должен же я хоть что-то испытывать. Хоть стыд... чем не плата за то, что натворил?

Уголки губ Сергея дрогнули – невесёлая усмешка, почти презрительная, ранящая похуже вампирских клыков.

- Стыд, вина, муки совести – вроде разменной монеты, которой люди пытаются расплатиться с миром за свои грехи. Правда, только за те из них, на которые миру наплевать. А кто-то и милостыню ими даёт, будто миру нужна милостыня! И все предъявляют свои муки, будто это что-то ценное.

- Это ты про меня?

- Нет... может, про себя, а может, про всех вместе и не про кого конкретно. Ты пугаешь меня, Макс.

- Чем?

- Ненавистью к себе. Ненависть и страх родятся из одного корня, а если ты будешь бояться сам себя, то не сможешь дойти до конца. Не сможешь доделать то, что начал.

Максим не сдержал усмешки, хоть и пытался.

- Смогу.

- Тогда почему ты заговорил об этом?

- Невысказанная мысль – вроде мины. Когда у тебя душа заминирована, стоит и бояться себя. Хрень в том, что ты либо способен убить, либо – нет. Все эти разговоры о том, что врага, мол, могу, а просто человека нет, - это чушь, обычная болтовня. Просто человек... любой враг – просто человек! А если ты поверил в собственную ненависть и только в момент убийства понял, что любой враг – это прежде всего человек, ты пропал. Это целишься ты во врага, а убиваешь – человека. Убийство – это не та сфера, где чего-то можно добиться философскими рассуждениями, где можно что-то себе внушить или как-то себя переделать. Ты или можешь убивать, или нет. А говорить – негодяя могу, а других – нет... Что ж, если ты впрямь способен искренне верить в это, если ты способен решать, кто имеет право жить, а кто – нет, то ты – честный маньяк и в патологии твоей психики лучше разбираться профессионалам, пока ты впрямь не вышел на улицу с тем, чтобы судить, кому идти под нож, а кому – мимо своей дорогой.

- Макс, по-моему, ты... К чему ты всё это, а?

- К тому, что для убийства нет нравственных обоснований. Оно по своей сути стоит вне нравственности, а вписывается в её установки только у людей с больной психикой. Убийство нельзя пытаться объяснять. Его можно просто либо совершить, либо нет. Естественность или противоестественность убийства – она в генах.

- Макс, ты меня пугаешь.

- Да нет... это я себя пугаю. – Максим усмехнулся. – Собственными генами.

- Чем?

- Генами... а! Прости. Я имел в виду... о, господи! В общем, нечто, что глубже, чем память. Память поколений...

Сергей кивнул.

- Кажется, понял. Твоя душа не отвергает твоих поступков, а разум требует осуждения для них? Обычно бывает наоборот.

- Это в восемнадцатом веке считалось, что наоборот, - проворчал Максим. – Тогда психоанализ ещё не изобрели.

- Да, тогда обходились понятием совести.

- Моя совесть, кажется, от меня устала. – Максим усмехнулся. – Мы с ней провели слишком много времени вместе.

- Макс, ты действительно защищался.

- Не имеет значения.

- А что имеет?

Максим оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Сергея.

- Я серьёзно, Макс. Я хочу, чтобы ты это сказал.

- Нужно заканчивать то, что начали.

- Любой ценой?

Максим молчал, прекрасно понимая Сергея, понимая, что на его месте задавал бы те же вопросы.

- Макс, цель – оправдывает средства?

- Нет. Проще всего обесценить любой поступок – это найти для него оправдания.

- Значит, правды нет?

- Если бы она была, я бы продолжал тебя ненавидеть. Или, хотя бы, попытался тебя простить. – Максим резко рассмеялся. – А я называю тебя другом. Продолжать?

- Продолжай.

- Правды нет, есть ориентиры в хаосе. Просто вешки на болоте, чтобы не утонуть. Вешки ставят туда, где можно пройти, и к морали они не имеют отношения.

- Ты ненавидишь себя сейчас?

- Да.

- Ты жалеешь о чём-нибудь?

- Нет.

- Хорошо, Макс. Из меня бы получился психолог?

Максим заставил себя раздвинуть губы в улыбке, чувствуя, как вслед за вынужденным движением приходит тень настоящей эмоции.

- Ты делаешь успехи.

Вадим чувствовал себя совершенно разбитым. Казалось, несколько часов сна только усугубили усталость, вместо необходимого отдыха одарив его тревожным и бессвязным сновидением, больше похожим на галлюцинацию. Утренний холод даже радовал, позволяя хоть