Читать книгу - "Работорговцы.Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков"

На углу от стены отделилась коренастая фигура. Ладонь Жёлудя метнулась к рукояти ножа.

— Эй, хады суда! — поманил басурманин совершенно зверского вида. — Есть чо!

На безымянной улице народу было поменьше, чем на центральной, но ходи всё равно сновали. Однако китайцы не обращали на басурманина внимания. Как будто так и было нужно, стоять в центре Шанхая и ловить клиентуру. Знать, место было куплено. Михан, который чувствовал себя в мутной атмосфере как рыба в воде, безбоязненно приблизился.

— Чё есть? — полюбопытствовал он.

— Травка-чуйка. Ураган! Э, я тебе говорю, — дёрнул за рукав басурманин. — Пятку забьёшь, башку снесёт напрочь.

— Чё почём?

— Даром отдаю, — бешено забожился басурманин и шепнул на ухо такую цену, что Михан встал на дыбы. — Шайтан-трава, мамой клянусь! Ладно, себе в убыток отдаю, бери полкорабля.

Сторговались. Басурманин сунул фунтик, скрученный из газеты. Михан, глядя на дилера как полный лох, с заговорщицким видом сунул пакетик в карман.

— Вот таперича пошли по бабам, — залихватски подмигнул он товарищу.

— Зачем тебе это дерьмо? — поморщился Жёлудь.

— Курнём, будет весело. Я про неё в книжках читал и давно хотел попробовать, только где у нас возьмёшь.

— Это ж дурман-трава. Лучше водки выпить.

— Чтоб ты понимал, дурень!

— Убивайся ею в одно жало, — недоверчиво покосился Жёлудь на друга детства, который подпал под искушение роеподобного сообщества чужеродных пришельцев и сам стал как не русский. — Ты бы ещё спайса поискал, здесь найдёшь.

Михан снисходительно покачал головой.

— Ты так до седых волос доживёшь и ничего нового не увидишь, дурило. В жизни надо всё попробовать, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, как завещал нам Хмурый.

— Горький же! — воскликнул Жёлудь.

— Во, а говоришь, не пробовал.

— Вечно ты кидаешься башкой Ктулху во тентакли, — Жёлудь разминал ушибленную руку, но разминалось плохо, кожа на куртке была толста и прочна. — Попадёшься начальству под наркотой, вообще никогда из нарядов не вылезешь.

— Напугал ежа голой жопой.

Винопитие, драка, покупка наркоты — вечер начался забойно. Михан достал красный платок, встряхнул, развернул, повязал на голову, умело закрутил узел на затылке. Тянуло совершать разнузданные поступки и вообще оторваться на полную катушку, как будто жил в Муроме последний день. Жёлудь последовал его примеру. Поплевал на ладонь, пригладил кудри. В таком прихорошенном виде они ступили на улицу Красных фонарей.

Им посчастливилось оказаться посерёдке, где красавицы не навязывались как на углах пролегающих вдоль Шанхая русских улиц. Там многоэтажные бараки имитировали гномятники Рабфаковских переулков. Там ночные бабочки роились бесстыжими стаями. Они находились под присмотром сутенёров, следящих, чтобы феи не вцепились друг другу в волосы. Там патрулировали наряды полиции. В муромском Шанхае полиции не было. Всем управляла триада авторитетов, на которую для формальности приходился один-единственный японский городовой Тояма Токанава, неизвестно как попавший в Великую Русь и почти окончательно спившийся. Здесь были все условия для анонимного отдыха состоятельных господ. В чинных борделях творились ужасные непотребства. Именно сюда завозили к полудню, во внеурочный час, когда все клиенты на работе, а красавицы на отдыхе, корзины с кошками, кроликами, валенками, крынки со сметаной, гусей, кур и бочонки икры. Мусорщики вывозили отходы производства, которые невозможно было съесть, ходи-поломойки надраивали паркеты и мебель, в китайские прачечные забирали бельё. Неприметные бухгалтера в круглых очках ловко считали прибыль и уносили в подземный дворец повелителя Сунь Хунь Вчая. Повара, среди которых в «господских» весёлых домах преобладали греки, отправлялись на рынок затариваться продуктами, угодными животу белых дьяволов. Фонарщики чинили фонари и заменяли свечи, добавляли масла в резервуары, сбивали нагар, подтягивали фитили. Сотни серьёзных людей кропотливо выполняли хлопотную работу, чтобы с наступлением сумерек улица озарилась цветом порока и, разгоняя покров темноты, забила фонтаном настоящая жизнь, исполненная всех смертных грехов, кроме уныния.

Очутившись в атмосфере чарующей безнравственности, лесные парни обнаружили, что человеческих лиц стало больше, почти как на нормальных улицах. На главной туристической тропе ходи составляли пропорцию обычную для Великого Мурома, только застройка осталась шанхайской. Теснились магазины и магазинчики, гостеприимно распахнули двери притоны и заведения. Загадочные вывески «Огурец с ушами», «Интим оптом с фабрики», «Шоу трансвиститов Сельский туризм», «Сексуальные здравоохранительные лекарства», «Самый центр мужчшн», «Нецелованная свинина» и «Контрабанда Гон-Конг» будоражили воображение. Куда тут идти? Что лучше, «Гонконгская женская лепёшка» или «Оскорбить уложить»? Не попасть бы в нехорошее…

— Во, давай за ними, — пристроился Михан за парочкой господ в касторовых цилиндрических шляпах, роскошных чёрных сюртуках, шёлковых брюках со стрелкой и лакированных штиблетах. — Эти знают, куда топать.

Они догнали господ, чтобы не потерять в толпе гулящих, и услышали обрывки беседы.

— …ладно, предки которых здесь четыреста лет назад поселились. Но ведь новые всё едут и едут, достаточно оглянуться. Пусть бы прибывали с товарами, продавали и возвращались восвояси, не оседая на Руси. Что им дома не сидится?

— Они не хотят и не могут. Они в Китае никому не нужны, их там слишком много. И потом, здесь они обвыкаются. Приноравливаются к русской пище, перенимают наши обычаи. Дальше край, пути назад нет. Брошенные на произвол судьбы, они подбирают огрызки, пока другие набивают мошну. Как им здесь выживать, неизвестно. Диаспора помогает, чем может, но вся работа приезжих — мусор, проституция, да мелочная торговля. Их удел — страдания, коих всё больше.

— Страдания? Да вы посмотрите на их рожи. Что-то я не вижу отмеченных печатью скорби и лишений, — засмеялся скептически настроенный приятель.

— Вы просто не разбираетесь в китайцах. Тот, кто однажды это видел, будет замечать всегда, — с нездешней тоской парировал его собеседник, грассируя.

— Хо-хо! Не считаете ли вы то мяуканье, кое не раз слыхивали в сих диспозициях, что китайские шлюхи издают, признаками физической боли или душевных терзаний?

— Уели, сударь, уели, — капитулянтски рассмеялся сочувствующий китайцам.

— Либеральные ценности лучше всего обретать в звонкой монете, — попутчик оказался изрядным циником, переводя разговор в приватное русло. — Если китайцы у нас размножаются, значит, это кому-нибудь нужно. В свете последних событий, знаете ли вы, кому выгоден этот… — махнул он тростью на пол-Шанхая сразу. — …этот Содом?

— ?

— Тому, кого собираются выдвинуть избиратели из числа китайцев.

— И?

— Мне сегодня с утра сказали…