Читать книгу - "Терра - Дария Андреевна Беляева"

из первого города Германии, где нацисты набрали абсолютное большинство голосов. Она так смеялась, что вид у нее стал совершенно безумный. Стояла на балконе и пускала мыльные пузыри, значит. На ней были короткие шорты, открывавшие красные коленки, всегда яркие оттого, что Одетт ползала на коленях в гараже, собирая дурацкие механизмы, маленьких роботов.

– Позови сестру!

– А вот и не позову! Не нужны вы мне тут!

Она так смеялась, блестела в темноте зубками. Это сейчас я понимаю, какая она тогда была красивая, а в тот момент больше всего хотелось скинуть ее в бассейн.

Мэрвин сказал:

– Слушай, да что ты за дура-то такая? Позови ее!

– Она спит!

– Ну, разбуди! Скажи, что мы пришли!

Эдит вполне сносно общалась с остальными моими друзьями, но с Мэрвином – лучше всех. Нас троих объединяло нежелание быть теми, кем были наши родители. Причины у нас были разные, но цель – одна. Алесь бы нас не понял.

Мы все были ужасными бездельниками по звериным меркам, у нас сложилось что-то вроде клуба взаимопомощи по этому поводу. В основном мы помогали друг другу, напиваясь до скотского состояния.

Я отошел глубже в сад, взял керамического гномика, занес его над мрамором, в который заключили бассейн.

– Если ты нас не пустишь, я разобью эту хуйню, обещаю.

– А разбивай, – сказала она и пустила в мою сторону рой мыльных пузырей. Освещенные яркими прожекторами вокруг бассейна, пузыри казались волшебными существами или штучками, феями, драгоценными камнями из-под серебряного копытца.

Мэрвин тут же принялся их ловить, громко ругаться. Мы и вправду были пиздец какие пьяные. Мэрвин чуть не свалился в бассейн, а я все смотрел на пузыри, которые Одетт выдувала со старанием маленькой девочки, какой она постепенно переставала быть.

Роскошно они сияли: фиолетовым, синим, золотым, зеленым, я даже мог рассмотреть отражение дома, стянутое в узкую, искаженную картинку, вокруг которой все разноцветно сверкало.

Мыльные пузыри я любил больше всего на свете. Они ассоциировались у меня с мамкой, с самым далеким детством, с тем, что мне когда-то было пять лет, и с жарким (иногда у нас тоже бывало совсем жарко) летом. Как-то раз отец привез нам баночку мыльных пузырей. Знаете, такие красненькие, скользкие тубочки с протекающей крышкой, на вершине которой разные лабиринты с шариками под цветным пластиком. На этикетке, как сейчас помню, был изображен веселый крокодил.

У меня тогда сложилось впечатление, что пузыри отец принес скорее маме, чем мне. Наверное, правда – она их любила.

Ой, пошли мы, короче говоря, в лес, и неожиданно нас застал дождь, под ним мы бегали и кричали, такое было облегчение после жарких, душных дней. А потом сели с мамкой, значит, на поваленное дерево, в самой чаще, и она стала пускать пузыри, показывать мне, как это делается.

– Все очень легко, – говорила мамка.

– Они такие, как души девчонок.

И мамка так засмеялась, что эхо по лесу пошло, вообще по-ведьмински. А пузыри показались мне чем-то удивительным, все эти цвета, бензиновые блики, легкость и невесомость. Их разноцветная прозрачность так причудливо сочеталась с темной, влажной зеленью леса. Пузыри лопались, когда касались листьев или веток, но мама создавала все новые и новые, и они кружили вокруг, как кусочки какой-то забытой сказки.

А как же от них пахло, до сих пор роднее этого запаха мне ничего на свете нет. Иногда мама ловила один из пузырей на палочку и подносила к моему носу. Это был запах клубники и ванили, пудровый, едва-едва заметный, но пленительно-сладкий. Я тогда думал о вафельке с вареньем или о чем-то таком, но на самом деле аналог было не подобрать.

Пузыри плыли сквозь лес к какой-то своей цели, доверяя ветру. Я боялся лопнуть хоть один, мне не хотелось разрушать эту перламутровую красоту. Мама снова и снова ловила пузыри на палочку и отбивала своими пойманными пузырями те, что плыли в воздухе свободно.

– Попробуй. Так ты их не лопнешь.

И я попробовал, и мне все чудилась упругость, легчайший вес, но я ни в чем не был уверен. Все было зыбко, все плыло. Где-то далеко шумела речка, но я долго слышал только мамин голос.

– Показать тебе фокус?

– Покажи мне фокус.

Мамка не спеша закурила, затянулась и выдула дым в пузырь. Он получился мутный, молочный, как бельмо. Мамка лопнула его сигаретой, и дым, заключенный в нем, разошелся неспешно и совершенно невероятно. Как в кино про самую настоящую магию.

Я видел ее, я видел магию, она была передо мной. Эти начиненные дымом пузыри плыли по лесу и, разбиваясь, оставляли после себя туманные всполохи.

Господи боже мой, ничего на свете красивее и представить нельзя. От маминых рук потом пахло сигаретным дымом и мыльными пузырями. Для меня, когда я сейчас представляю ее руки, это и есть их главный запах. Не холодная вода Усть-Хантайского водохранилища, не омертвевшая кожа, не пропитавшаяся влагой плоть. Нет, только сигареты и мыльные пузыри. Так я чувствовал ее всего один день, а мертвую помню намного дольше, почти всю остальную жизнь. Но это ничего не изменит.

Только ванильно-клубничное облачко, только горечь рыжего Pall Mall, который она курила.

И, бля, эти пузыри, плывущие в сумеречном летнем лесу, этот неверный свет, делающий их еще ярче, еще хрупче – все мое, никому не отдам.

Вот и тогда смотрел я, значит, на Одетт, пускавшую мыльные пузыри, на их причудливую игру со светом, на то, как они падали и разбивались, на то, как их губил Мэрвин. Смотрел и думал о маме.

– Если откроешь, я тебе фокус покажу.

– Не надо мне фокус! Давайте-давайте, валите в помойку, из которой вы вылезли!

– Все, Одетт, сейчас окно разобью! Ты меня задолбала!

– Окно! Это же идея! Так, Боря, мы лезем через окно!

Я вытащил из-под лежака очки Одетт для плаванья и запустил их в нее, она ловко увернулась и показала мне язык.

Мы прошлись под окнами, и Одетт пустила нам вслед еще пузырей, а потом оросила Мэрвина мыльным раствором.

– Вот мелкая сучка, а? – сказал он.

– Это да. Но хоть башку помоешь.

– И то верно.

В тишайшем Пасифик Палисейдс на меня вдруг напала тоска по конфетным трубам теплостанций и маленьким радиорынкам, по всему моему да папашкиному. Все остальное мне стало противно, хотелось огромных промзданий вокруг, хотелось широких лесов, хотелось панельных многоэтажек и снега по колено. Я даже порадовался, что мы забежали в русский магазинчик и купили для Эдит ее любимых вафель с малиновым вареньем. Приторный джем и