Читать книгу - ""Фантастика 2025-28". Компиляция. Книги 1-19 - Дмитрий Шатров"

отчаянные крики, сдернул с бедер волчью шкуру, шагнул в ручей, оставляя на воде кровавые разводы. Плескался долго, с удовольствием, а когда вышел, облачился в одежки мертвеца. Одежки сели как влитые.

– Что смотришь, пограничник? – спросил весело. – Осуждаешь?

Осуждал, но больше ужасался. И восхищался самую капельку ловкостью и силой. Вот это было самым страшным и самым мерзким. Не должно такое человека восхищать.

– Они бы вас прирезали и имен ваших не спросили бы. Или, думаешь, к костерку пригласили бы?

Не пригласили бы и да – прирезали. Да Степан и сам бы их того… Случись что, не дрогнула бы рука. Но то необходимость, а тут чистая звериная радость от смертоубийства. И помолодел Вран. И похорошел. Смотришь на такого, и смотреть хочется. Морок… Степан силой заставил себя отвернуться, а Игнат не смог. Или не захотел.

Захлопали над головой черные крылья, обдали смрадной волной. Одноглазый ворон камнем упал на то, что осталось от бородача, и Степан не выдержал, застонал…

Купаться в том ручье они не стали, и костер не разложили, и есть передумали, двинулись дальше, прямо в глухую ночь. А на рассвете вышли к Сосновому. И снова подумалось – может, отведет Боженька беду, решится Вран пойти своей дорогой, оставит их, наконец, в покое.

Не оставил, посмотрел на Игната весело, сказал:

– Ну, веди к себе в гости, братец названый!

Братец названый. Хуже лютого волка такой братец! Но кто ж Степана спросил, что тот думает?! К своему дому Игнат побежал разве что не вприпрыжку. По Настене, младшей любимой сестрице, соскучился? Или так хотелось побыстрее названого братца приветить?

Дом был старый, но крепкий, достался он Игнату с Настеной от покойных родителей. Отец их, Василий Саврасович, в Сосновом был человеком уважаемым, держал сразу две лавки, доход имел по тем временам приличный, надеялся, что сынок со временем в дело войдет и дело это расширит, планы имел очень серьезные. Вот только Игнат торговлей не интересовался и надежды отеческие не оправдал. Как только померли родители, сначала отец, а следом через год и матушка, так сразу лавки и продал, а часть вырученных от сделки денег потратил на снаряжение для их со Степаном самой первой экспедиции. С младых ногтей грезил Игнат о золоте, о том, как станет наипервейшим на всю округу старателем! И в фортуну свою верил свято. Дождался?..

Их приближение первым почуял Трезор, старый, полуслепой пес – Настенин дружок и любимец. Толку от Трезора с каждым годом становилось все меньше, и Игнат уже начал поговаривать, что следует взять новую псину, потому как во время его длительных отлучек Настена оставалась в доме, считай, одна. Бабка Праскева, такая же древняя и такая же полуслепая и беззубая, как Трезор, в защитники для молоденькой девчонки годилась мало.

Но Трезор их почуял, забрехал сипло, с надрывом, кинулся, гремя цепью, на покосившийся забор.

– Тихо, тихо, старый! – сказал Игнат, отпирая калитку. – Свои!

Да только пес не успокаивался, заходился не то лаем, не то старческим кашлем, кидался на забор. Понял, что за зверь в хозяйский дом пожаловал? Не хотел пускать?

А Вран не испугался, только плечом дернул насмешливо, и одноглазый ворон на его плече встрепенулся, гаркнул на всю округу. А с крыльца уже бежала к калитке Настена, босоногая, простоволосая, в накинутой на плечи цветастой шали. Замерло от радости сердце Степана. Сначала замерло, а потом бросилось в галоп. Эх, красивая у Игната сестренка! Тонкая, что хворостинка, с волосами рыжими, что гречишный мед, с василькового цвета глазами и веснушками на загорелом лице. А ведь раньше Степан эту красоту и не замечал. Малая да и малая, младшая сестра закадычного дружка, что с нее взять? А вот, поди ж ты, выросла в такую красавицу, в такую паву!

– Игнат! Степа! – Настена мчалась по влажной от утренней росы траве, раскинув руки, как птичка. Птичка-невеличка… – Вернулись! – Она повисла на шее у брата, поцеловала в заросшую щетиной щеку, озорно и хитро глянула на Степана. – А баба Праскева волновалась, глупости всякие говорила. Старая! Глупая! Напугала меня болтовней своей. А вы вот вернулись… – Настена осеклась, бросила быстрый взгляд на Врана, засмущалась.

Тот стоял в сторонке, скрестив на груди руки. Гость незваный. Опасный гость. И ворон одноглазый куда-то исчез, словно его и не было.

– Ой, – сказала Настена и от братца отцепилась. – Здравствуйте! – Кажется, только сейчас поняла, что босая и неприбранная перед чужим человеком. Степана-то она с младенчества своим считала и не стеснялась.

– Красавица какая у тебя сестра. – Вран улыбнулся. Улыбка получилась как раз такая, которая нравится юным девицам. Вот только Настене все равно не понравилась. Она отступила от гостя на шаг, вцепилась в загривок беснующемуся на цепи Трезору.

– Что-то волнуется, – сказала растерянно и так же растерянно погладила пса по седой башке. – Угомонись, Трезорка! Тут все свои.

Вот только Трезора не обманешь ни чужими одеждами, ни чужою шкурою. Трезор чуял самую Вранову суть, оттого и продолжал бесноваться, рваться с цепи.

– Ну, что же мы тут стоим?! – Игнат бросил на пса недобрый взгляд. – Настя, веди гостей в дом, буди бабу Праскеву, пусть на стол накрывает. Мы голодные, что те волки! А пока вы там, мы тут баньку протопим! Правда, брат мой названый? – На Врана он посмотрел с обожанием, и Степаново сердце кольнула злая обида.

Пока таскали в баню воду да разжигали огонь, Настена успела переодеться, заплела волосы в тугие косы и сейчас хлопотала у печи на пару с бабой Праскевой.

Откуда в Игнатовом доме взялась эта сухонькая, вечно всем недовольная старушка, Степан уже и запамятовал. Кажется, была она дальней родственницей, вдовой и бездетной, а оттого злой и строгой. По крайней мере Игната с Настеной в детстве она держала в ежовых рукавицах, да и сейчас по старой памяти любила прикрикнуть. Даже на него, на Степана, покрикивала временами, но он знал, что это все не со зла, что старушка в своих воспитанниках души не чает, и часть ее любви достается и ему тоже. Люби как душу, тряси как грушу – не уставала повторять баба Праскева. Так она и жила: и трясла, и любила. Вот только сил у нее с каждым годом становилось все меньше. Как у Трезора.

К слову, и к гостю она отнеслась точно с такой же настороженностью, что и Трезор. Слова дурного не сказала, но смотрела с внимательным, совсем не стариковским прищуром. Даже не смотрела, а следила за каждым его движением, каждым жестом. А