Читать книгу - "Шериф - Дмитрий Сафонов"

Микки умело управлял ферментами, отвечающими за строительство белка, из которого состояла его нынешняя оболочка. Он ускорял реакции в несколько тысяч раз. Он становился больше и сильнее с каждой минутой. Он был почти готов выполнить то, зачем его послали.

Здесь, в магазине, Микки встретил забавного представителя низшего разума. Его тело было чрезмерным. Микки. Даже не мог представить, для выполнения какой ЗАДАЧИ мог потребоваться такой огромный живот. И лысина на голове.

Он пролистал все свои файлы памяти и не нашел никакого упоминания о пользе большого живота.

Дело в том, что он не может управлять своим телом. Его тело живет отдельно от его зачаточного разума — такое объяснение было единственно возможным. Единственно правильным.

Микки без труда залез в мысли этого толстяка. Все они были примитивными и лежали на поверхности. И только одну он не смог прочитать до конца.

Глупый обладатель чрезмерного тела думал о том, что лежало у него под прилавком, рядом с предметами, которые файлы памяти определяли как «инструменты». Все «инструменты» имели одинаковое строение: кусок металла и кусок дерева. То, что лежало под прилавком — это он смог уловить, — тоже было построено подобным образом. Но, почему-то пузатый именно на него возлагал большие надежды. Что это могло означать? Микки не знал. Он попытался залезть в мысли чуть глубже. Занятие неприятное, потому что оно требовало больше энергии, которую приходилось отбирать у собственного белкового носителя, но ведь… Он в «магазине», не так ли? А «магазин» для белкового носителя — это что-то вроде заправочной станции, здесь всегда сосредоточены запасы энергии.

Глубокое проникновение в мысли низшего разума вызывало необратимое повреждение матрицы, на которой этот самый разум был построен. Здесь его называли «мозгом». Но почему он должен заботиться о мозгах старика? Он не собирался использовать его тело. Он просто хотел получить немного информации.

Он залез в самую глубь, но там оказалась только одна мысль: о зеленой «одежде», то есть — защитном слое для белкового носителя, который помогает поддерживать постоянную температуру тела и предохраняет его от мелких повреждений.

Ну что же? Пожалуй, «одежда» ему нужна. Это — единственная стоящая мысль, которую он обнаружил у толстяка.

Правда, где-то на заднем плане он нашел упоминание о «жене»: субъекте, с которым толстяк обменивался информацией о строении собственного белка. «Жена» дополняла полученную информацию своей и предоставляла белковый носитель для выращивания получившейся комбинации. Такой процесс здесь называли половым размножением.

Но сейчас толстяк думал о жене не в связи с размножением, он ждал, что она ему чем-то поможет.

Да. Пусть поможет, решил Микки. Пусть. Свидетелей оставлять нельзя.

Он пошел к прилавку, на ходу освобождаясь от старой, негодной одежды. Белковый носитель тут же отреагировал увеличившейся теплопродукцией.

Он оставил толстяка в покое, полностью переключившись на его «жену». Сладить с ней оказалось гораздо легче, энергетические затраты были совсем небольшие.

Он не ожидал никакого подвоха, поэтому смело шел к прилавку. Если бы он прямо сейчас залез в мозг толстяка, то нашел бы там много интересного. Например, коротенький фильм о том, как острый конец инструмента, называемого «киркой», пробивает его череп, разрушая матрицу низшего разума.

* * *

Рубинов напрягся, выжидая удобного момента. Он ждал, когда зеленоглазый окажется в пределах досягаемости: на расстоянии вытянутой руки плюс длины ручки. Он должен был ударить наверняка. Права на ошибку больше не было.

Зеленоглазый подходил все ближе и ближе. Наконец, момент настал: Рубинов ждал его очень долго — десять лет.

Он стремительно — насколько это позволял грузный живот — нагнулся, крепко схватил кирку обеими руками и, выпрямляясь, замахнулся.

Какое-то мгновение, которое показалось ему вечностью, кирка, удерживаемая инерцией, висела неподвижно над его головой, как солнце в зените, но потом, увлекаемая силой тяжести и отчаянным сокращением старческих мышц, набирая скорость, понеслась вниз.

Расчет был верным, и прицелился он точно. Четырехгранное острие с пятнами ржавчины летело прямо в череп зеленоглазого. Рубинов уже был готов услышать хруст.

* * *

Веселье, охватившее Шерифа и Тамбовцева, прошло так же неожиданно, как и появилось.

— Что будем делать? — спросил Тамбовцев, отсмеявшись.

Шериф пожал плечами, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет. Достал из пачки одну и ловко прилепил ее к нижней губе.

— Задача ясна. Надо найти его и… — Углом рта Шериф издал громкий стреляющий звук, что-то вроде «крэк!». — Но как это сделать, я пока не знаю. Черт, где мои спички?

— Кирилл, зачем он опять пришел? Что ему от нас надо? — В голосе Тамбовцева слышались страх и отчаяние. Шериф нашел коробок и прикурил.

— Николаич, — сказал он, прищурив от дыма правый глаз, — ты же сам знаешь: это логика кирпича. Разве мы сможем ее понять?

— Неужели… — Тамбовцев перешел на сдавленный шепот, — ему нужна еще одна… жертва? Лицо Шерифа сразу стало жестким:

— В прошлый раз я не успел спросить ЕГО о планах на ближайшие десять лет. Думаю, в этот раз дам ему пару минут. Пусть расскажет.

Тамбовцев мелко закивал, словно соглашаясь с Шерифом.

Баженов аккуратно взял его за плечо и подтолкнул к двери:

— Ладно, чего стоять? Пошли.

— Оставим ее здесь? — Тамбовцев кивнул на тело Ирины, накрытое покрывалом.

— Времени нет возиться. Пусть лежит.

Шериф почти насильно вытолкал Тамбовцева в коридор, сам вышел следом и плотно затворил дверь, будто Ирина просто спала и он не хотел, чтобы кто-нибудь потревожил ее сон.

— Валерку надо взять с собой, — сказал он, как о чем-то давно решенном.

Тамбовцев, шедший впереди него, обернулся:

— Ты полагаешь, ему будет интересно принять участие в охоте на сына?

Баженов вполголоса выругался.

— У него больше нет сына. Ты знаешь об этом ничуть не хуже меня. Зачем начинаешь? На жалость давишь?

— Ладно, извини. — Тамбовцев виновато пожал плечами и снова засеменил к лестнице.

— Валерку возьмем с собой. А куда девать этого Пинта? — вслух размышлял Шериф.

Услышав его слова, Тамбовцев остановился на месте как вкопанный. Он даже вздрогнул, будто его неожиданно ударили. Указательным пальцем он постучал по губам, повторяя:

— Пинт, Пинт… Кирилл! — внезапно громко сказал он. — Ну и ослы же мы с тобой!

Шериф тоже остановился. Недовольно нахмурился. Неужели он что-то упустил из виду?

— Это почему?

— Пинт! Пинт! — Тамбовцев говорил громко, будто подзывал собаку, а не повторял чью-то фамилию. — Мы совсем забыли про него!