Читать книгу - "Группа Тревиля - Владимир Березин"

Я проснулся от того, что два военных сталкера беззлобно переругивались, обсуждая историю стрелкового оружия.

— Вот возьми господина лейтенанта. У него всё не по уставу, зато всё круто! Это ж круто! У него же «Бенелли М4»! Это ж тактическое ружьё, оно хрен знает, сколько стоит! Его знаешь, кто получает? Спецназ и морпехи всякие.

Его товарищ отвечал что-то невнятное, и видно было, что он согласен, что — круто, но бывают ли стратегические ружья?..

— Меня, брат, знаешь, что раздражает? — начал бормотать первый. — Кольта считают создателем знаменитых револьверов, а на самом деле Кольт никогда не был конструктором, а был удачливый капиталист, как бы у нас сказали, организатор производства. Он ведь придумал удивительную систему рекламы и сбыта стреляющего продукта.

Они обсуждали пистолет Макарова.

— ПСМ… Ну, что касается боеприпасов, то Советский Союз как обычно сделал стандартным такой патрон, который больше нигде и никем не используется.

— Хера? Это что, видимо, без учёта той половины мира, которая таскала ПМ в карманах и кобурах.

— Знаешь, в чём я расписывался? Я про сдачу «Стечкина» расписывался. Там знаешь, что написано было перед приказом о сдаче: «Как и все подобные модификации, пистолет „Стечкин“ оказался неудачным»… Вот что там написано.

— После этого чего ожидать? Что напишут про неугодовскую модель АПСБ?.. — забубнил что-то невидимый голос на полтона ниже.

— «Люгер», производитель Stoeger Industries! «Парабеллум» — это только в Германии!.. А в англоговорящих странах их называют «люгер»! «Люгер», слышишь, «люгер»!

Они встали раньше всех и, по-прежнему переругиваясь, отправились отливать в кусты, борясь с утренней эрекцией.

— Ерунда, помнишь своё допризывное время? Я в военкомате, на комиссии медицинской, в хирургической у симпатичной такой военврачихи стою с хреном в кулаке, перевозбудился, конечно, она трусы велела приспустить, ясен перец, а там этот боец во всей красе, смутился, дурак, чего-то, покраснел, в смысле я, на лицо. Дамочка к умывальнику отправляет, смочи, мол, головку, сорванец… Я подошел к умывальнику и окунул под струю холодную голову, в смысле ту, на которой пилотку предстоит носить…

— А мне всё время рассказывали историю про стакан с водой, который там на столе должен был стоять. Я как пришёл, сразу увидел стакан перед военкомом. Ну, думаю, не дотянуться, если что. А он подвинул к себе стакан и глотнёт! Ну, думаю, извращенец.

— Так мне один одноклассник про этот стакан с недоумением сказал: «А если не влезет». Беда, в общем.

«Хорошая у нас охрана, — подумал я. — Правильные мысли у них. И текут в правильном направлении. Стволы и члены. Это очень хорошо. Когда охрана стихами и интегралами интересуется, жди беды».

Мы наскоро собрались и без завтрака, на одном сухпае продолжили путь.

…Между двумя холмиками лежало небольшое озеро.

Было оно будто перенесено сюда из другого мира, нормального мира. Озеро это было кристально чистое, такое, что было видно все неровности дна. Кравец стал сразу приплясывать и притоптывать — сразу можно было догадаться, что это его тема.

— Что тут? — спросил я Мушкета. Чтобы не связываться с англоязычным Кравцем.

— А тут, Серёжа, у нас активный ил. Тут наша прелес-с-сть, тут у нас жизнедеятельные бактерии, некоторые корненожки, инфузории, коловратки и черви. Что у нас сюда не попадёт, либо адсорбируется, либо само становится элементами активного ила.

— А почему только здесь?

— А вот это тайна великая есть. Как и вся жизнь на Зоне. Ты не обманывайся эстетикой — в этой красоте есть, конечно, своя прелес-с-сть, да только ты сунь туда палец и подержи немного. И не будет у тебя пальца.

Потому как он станет частью активного ила, как и всё, что туда упадёт.

Я однажды тут зимой видел, как на лёд такого озерца выбежала крыса. Крысы вообще существа осторожные, а здешние — осторожны вдвойне. Но та крыса зачем-то выбежала-таки на лёд и тут же провалилась. Я вижу — она выбраться пытается, а хвост и задние лапки под водой тают и тают. Причём сама крыса этого не замечает, ну и исчезла крыса-то по частям.

И снова вода чистая — и ледок. Ледок не затягивается. Потому что температура в таких озерцах особая.

Потом мы пришли и начали опускать препараты на верёвке — ничего, никакой реакции. Понимай, как хочешь — то ли избирательная активность, то ли разные периоды жизненного цикла…

Мушкета вдруг пробило на воспоминания:

— Знаешь, был такой Армен Гибарян — он занимался Зоной ещё до распада Союза. Он покончил с собой в 1992 году — вряд ли по политическим соображениям. Видимо, что-то личное.

Так вот у него была теория существования Зоны как испытания для человечества.

То есть, Зона в его представлении была таким единым организмом, но организмом совершенно служебным, созданным для изучения человечества.

То есть всё внутри Зоны — это продукт нашей вины. Мы забываем своё Предназначение, то есть, знаешь, именно Предназначение с большой буквы «П», не конкретно-религиозное, а именно Предназначение, которое бы устраивало верующих всех религий.

Ведь во всех религиях базовые ценности в общем-то одни.

Я вот, к примеру, не знаю какой-нибудь веры, что проповедовала смерть от обжорства как самоцель.

Между тем треть человечества лечится от ожирения. Ну, ты понимаешь…

И вот Гибарян считал, что Зона как бы отражает нашу вину — наши страхи и чаяния. Причём учение Гибаряна эволюционировало — сначала он считал, что это просто наказание Господне — за наши грехи. Потом он думал, что кто-то, возможно Бог, коллекционирует человеческие желания, которые загадывают люди, отправляясь в Зону. Не важно, считал Гибарян, достигли ли путешественники Монолита, или погибли по дороге, важно другое — что и как они загадали, какие желания были для них выстраданными, ну и в последнюю очередь, интересно, конечно, насколько они продвинулись в этом аду к точке исполнения. Но это именно что в последнюю очередь.

И уже после смерти Гибаряна вышли его «Записки». «Записки» — это было придуманное название, потому что Гибарян своему дневнику, или, вернее, своей записной книжке, никакого названия не дал. Это была просто книжечка, которую он сам, правда, набрал на стареньком компьютере PC XT в текстовом процессоре Lexicon. Гибарян очень старался, потому что в тот момент уже, видимо, решил, что покончит с собой.

Причём текст этот составлен так, что у него нет ни начала, ни конца — наверное, специально.

Там Гибарян утверждал, что Зона есть отражение всего того, что содержится в голове человека. И если сначала всё человечество боялось ядерной войны, то главным в Зоне была радиация и физические аномалии. Потом началось наше новое Средневековье и люди как в прежние века стали больше бояться всяких уродов и монстров, существ с песьими головами и драконов. Вот в Зоне и возникли кровососы и прочие зомби.