Читать книгу - "Птица малая - Мэри Д. Расселл"

Из центра толпы вышел индивидуум среднего роста и неопределенного пола. Едва дыша, Энн смотрела, как он отделяется от группы, направляясь к ним. Она поняла, что Марк занимается похожей биологической оценкой, потому что когда существо приблизилось, он вполголоса воскликнул:

— Глаза, Энн!

Каждый глаз содержал сдвоенную радужную оболочку, устроенную в форме горизонтальной восьмерки вокруг двух зрачков разного размера, — подобно причудливому глазу каракатицы. Такое люди видели и раньше. Но от чего Энн остолбенела, так это от их цвета: темно-голубой, почти фиолетовый, светящийся, словно стекло витражей в Шартрском соборе.

Эмилио продолжал сохранять неподвижность, позволяя субъекту, стоявшему перед ним, проявить инициативу. Наконец тот заговорил.

Это был язык с резкими взлетами и понижениями звука, полный гласных и мягких жужжащих согласных, текучий и плавный, без отрывистых перепадов и ритмичной переменчивости языка Песен. Он даже более красив, решила Энн, но ее сердце упало. Этот язык был также непохож на язык Певцов, как итальянский непохож на китайский. Вся работа впустую, подумала она. Джордж, как и все члены группы учившийся у Эмилио узнавать язык Певцов, видимо, подумал о том же. Наклонившись к Энн, он прошептал:

— Дьявольщина! В «Звездном пути» все говорили на английском.

Она ткнула его локтем, однако улыбнулась уголками губ и, продолжая вслушиваться в чужую речь, взяла Джорджа за руку. И стиснула ее крепче, когда существо перестало говорить, и ждала, чем ответит Эмилио.

— Я не понимаю, — сказал Эмилио мелодичным звонким голосом, — но я могу научиться, если вы станете меня учить.

Что произошло затем, было загадкой для всей иезуитской группы, кроме Сандоса. Говорун вызвал из толпы некоторое число особей, включая нескольких подростков, — одного за другим. Каждый коротко говорил что-то Эмилио, который встречал их спокойным взглядом и повторял каждому: «Я не понимаю». Он был почти уверен, что те обращаются к нему на разных языках или диалектах, один из которых несомненно был языком Певцов, и Эмилио понял, что они переводчики и что их лидер пытается найти какое-нибудь наречие, которое окажется для них общим. Не преуспев в этом, взрослый вернулся в толпу. Там опять началось обсуждение, длившееся довольно долго. Затем подросток, значительно более мелкий, чем кто-либо из говоривших ранее, вышел вперед вместе с другим взрослым, который что-то произнес успокаивающе, прежде чем мягко подтолкнуть малышку, понуждая приблизиться к Эмилио в одиночку.

Она была худосочным ребенком, тощим и нескладным. Видя, как она подходит, испуганная, но решительная, Эмилио медленно опустился на колени, чтобы не возвышаться над ней, как над ним маячил тот взрослый. Казалось, в эту минуту они остались одни, забыв про остальных, сосредоточившись друг на друге. Когда малышка приблизилась, Эмилио выставил руку ладонью вверх и сказал:

— Привет.

Помедлив лишь мгновение, она вложила свою руку — теплую, с длинными пальцами — в его ладонь, и повторила:

— Привет.

Затем произнесла голосом столь же мелодичным и звонким, как у Эмилио:

— Чаллалла кхаери.

И наклонилась вперед, положив голову на его плечо. Когда она это сделала, Эмилио расслышал легкий вздох.

— Чаллалла кхаери, — повторил он и с серьезным видом воспроизвел ее телесное приветствие.

Жители деревни разом загалдели, громко и возбужденно. Это было неожиданно, и люди отступили на шаг, но Эмилио продолжал смотреть не малышку и видел, что она не испугалась и не отодвинулась. Он удержал ее руку и, осторожно подтянув к своей груди, сказал:

— Эмилио.

Малышка вновь повторила слово, но на сей раз не справилась с гласными, и получилось:

— Ми-ило.

Улыбнувшись, Эмилио не стал ее поправлять, думая: «Довольно близко, chiquitita[40], довольно близко». Он почему-то решил, что это девочка, и уже полюбил ее всей душой. Теперь он ждал, зная, что малышка потянет его руку к себе. Она так и сделала, хотя прижала ее ко лбу, а не к груди.

— Аскама, — сказала она.

Эмилио повторил слово — ударение на первом слоге, а второй и третий едва обозначаются, произносятся быстро и слитно, слегка понижаясь в тоне.

Затем он сел, скрестив ноги, в тонкую коричневато-желтую пыль тропы. Аскама тоже чуть сдвинулась, чтобы смотреть ему в лицо, и Эмилио знал, что обе группы, туземцы и пришельцы, видят их с двух сторон. Перед своим следующим шагом он повернул голову и встретился глазами со взрослым, который вывел малышку вперед и сейчас стоял невдалеке, неотрывно следя за Аскамой. Привет, мама, подумал Эмилио. Потом опять сосредоточился на девочке. Подавшись назад в легком удивлении, он издал тихий возглас и, широко открыв глаза, спросил:

— Аскама, что это?

Протянувшись за ее ухо, рука Эмилио внезапно вынула цветок.

— Си зхао. — воскликнула Аскама, изумленная сверх всякой меры.

— Си зхао, — повторил Эмилио. — Цветок.

Он оглянулся на взрослого, широко открывшего рот. Та не пошевелилась, поэтому Эмилио продолжил, сотворив из пустоты уже два цветка.

— Са зхай. — вскричала Аскама, называя, по-видимому, форму множественного числа.

— Воистину са зхай, chiquitita, — прошептал он, улыбаясь.

Вскоре вперед вышли и другие дети, их родители тоже придвинулись, и вот уже обе группы, пришельцы и местные, соединились, увлеченные представлением, окружив Аскаму и Эмилио, который заставлял камушки, листья и цветы множиться, исчезать, появляться, а заодно узнавал то, что могло быть числами, существительными и, что более важно, выражениями удивления, озадаченности, восторга, следя за лицом Аскамы, поглядывая на взрослых и детей, чтобы проверить реакцию, впитывая язык тела и отражая его в танце открытия.

Улыбаясь, исполненный любви к Господу и Его творениям, Эмилио наконец протянул руки, и Аскама с готовностью устроилась на его коленях, удобно свернув вокруг себя мускулистый, сужающийся к концу хвост и наблюдая, как он приветствует других детей, начиная узнавать их имена в свете трех солнц, прорвавшемся сквозь облака. Эмилио ощущал себя призмой, преломляющей Божью любовь, словно дневной свет, испускающей ее во все стороны, и это чувство было почти осязаемым, пока он усваивал и повторял как можно больше из того, что ему говорили, мигом улавливая музыкальность и ритм речи, звучание фонем, охотно принимая негромкие поправки Аскамы, если что-то он произносил неверно.

Когда разговор стал более хаотичным, Эмилио рискнул и залопотал какую-то бессмыслицу, с серьезным видом подражая мелодике и базовому звучанию фраз, но более не стараясь быть точным в выборе слов. Такая тактика неплохо сработала при общении с гикую, а вот островитяне Трука оскорбились. К его облегчению, здешних взрослых это, похоже, позабавило; не было возмущенных криков или угрожающих жестов, а дети визжали и наперебой требовали, чтобы он «поговорил» с ними в этой веселой и глупой манере.