Читать книгу - "Человек напротив - Вячеслав Рыбаков"

Потом Анастасия Симагина завела какое-никакое печево из купленной мужем муки, а Андрей Симагин-старший, как обычно, занялся картофелем. Колорадский жук, мерзкая скотина, про которую в их местах еще лет пять-семь назад и слыхом никто не слыхивал, свирепо жрал ботву все лето напролет, и обязательно надо было, чтобы сберечь второй хлеб, изо дня в день обходить поле борозда за бороздой, одной рукой держа баночку, на донце которой был налит бензин, керосин или, на худой конец – вода, а другой крутя-вертя картофельные листы и при необходимости ногтем, аккуратненько, чтоб не дай Бог, не раздавить тварь на листке – листок повреждается отравой, чернеет – сковыривать в баночку отвратительные, прожорливые, уже самим видом и цветом своим ядовитые личинки; одни здоровенные, жирные, с полногтя ростом, другие едва вылупившиеся, мелкие, как тли. Листочек, на котором обнаруживалась кладка, приходилось отрывать весь. Иногда за день набиралось полсотни личинок, иногда – полтораста… После каждых двух борозд Симагин-старший с трудом разгибался – поясница хрустела, – поправлял вечно норовящие свалиться и потому укрепленные на ушах резинками очки, присаживался на лавочку и отдыхал, слушая птиц. Курить он бросил еще тот год – и дорого, и не достать; и говорят, вредно.

Он прошел уже шесть борозд и отдыхал в третий раз – Настя, на минутку оставив стряпню, принесла ему попить, а потом вернулась в дом, и только старая Жулька рядом осталась, прилегла с тяжким вздохом, умостивши голову на лапы, прикрыв глаза и с рассеянным дружелюбием постукивая хвостом об землю – когда с улицы, из-за забора, донесся приближающийся клекот безрадостно карабкающейся на подъем машины. Машины здесь часто ездили – одна-единственная улица пересекала деревню в длину, параллельно железке; раньше по ней то и дело гремели в поле – с поля комбайны, так что дом ходуном ходил и стекла дребезжали; теперь комбайнов стало меньше, но больше зудливо, будто пилой по мозгам, завывающих мопедов. Однако сейчас, судя по звуку, была именно машина, и не грузовик даже, а легковая.

Остановилась.

Громко, от души помолотили кулаком в запертые изнутри ворота. Жулька вскочила с лаем. Кого это принесло? – подумал Симагин-старший, поднимаясь и сдвигая очки на темя.

– Хозяева! – нетерпеливо закричали с улицы. – Есть кто?

– Есть, есть! – тоже на повышенных тонах отозвался Симагин-старший. – Иду, не спеши! Тихо, Жуля. Тихо! Кому сказал!

Он подошел к воротам и отпер крепкую деревянную задвижку прорезанной в левой воротине калитки, не без труда вытащив ее из массивной железной скобы. Не собираясь нынче уже никуда выходить, он привычно заперся, вернувшись из магазина. Мало ли что… Он по склону спустится, Настя дома одна, ничего с кухни не видит из-за печи – заходи кто хочет, бери что понравилось. Прежде так и жили – да теперь времена не те.

На улице стоял "газик", заляпанный дорожной грязью – дождливо было в последние недели, дождливо и прохладно – а прямо перед калиткой стояли знакомый милиционер из Краснокамска и трое молодых, крепких ребят в штатском.

– Здорово, дядя Андрей, – явно стесняясь, сказал милиционер и козырнул.

– Здравствуй, Семеныч, – ответил Симагин-старший.

– Тут, дядя Андрей, такое дело… – промямлил милиционер и, сдвинув фуражку на затылок, вытер ладонью лоб. Один из стоящих чуть позади него штатских выступил вперед и скучливо-официальным голосом спросил:

– Вы Симагин Андрей Петрович?

– Я, – ответил Симагин-старший. Тогда штатский одним летящим движением добыл откуда-то чуть ли не из воздуха просторный лист бумаги, махнул им перед лицом Симагина-старшего и тут же испарил опять невесть куда.

– Вот постановление на обыск.

И, буквально отодвинув Симагина-старшего плечом, как легкую мебель, он мимо него пошел во двор, остальные – за ним следом. Милиционер прошел мимо старика последним, беззвучно сделав ему отчаянное лицо и чуть разведя руками – дескать, ничего не понимаю и ничего не могу сделать.

Только тут у Симагина-старшего обмякли ноги. Он оперся ладонью о воротину. Воротина домашне скрипнула. Но сейчас родной звук прозвучал не успокоительно, а наоборот – сиротливо и беззащитно.

Дом перестал быть убежищем.

И тогда из-за "газика" выступили братья Архиповы из углового дома под кедром и, стараясь не глядеть на Симагина, не глядеть даже в его сторону, юркнули вслед за милиционером. Понятые, понял Симагин.

– День добрый, Архиповы! – громко сказал им вслед Симагин, еще не в силах оторваться от опоры. Не оборачиваясь, братья одинаковым движением присели и втянули головы в плечи, на миг сбившись с шага, а потом старший сдавленно крутнулся на Симагина и, раздернув губы, так что на миг обнажились два верхних резца, сказал торопливо:

– Здрасьте, дядя Андрей!

– Что-то тарахтелка ваша давно мне плешь не проедала, – сказал Симагин. – Или сломалась опять? Прикатывайте, сызнова погляжу.

– Бензину нет, дядя Андрей, – ответил старший Архипов, и они, семеня, побежали за милицией в дом.

А Настенька там одна, вспомнил Симагин, оттолкнулся от воротины и потопал вслед.

Настя сидела на ветхом венском стуле посреди комнаты и уже, как сразу понял Симагин, задыхалась. А перед нею стоял скучающе-официальный старший штатский и сухо читал ей по той, видать, бумаге, которую показал Симагину лишь мельком:

– …Ввиду близости государственной границы Российского Союза Советских Социалистических Республик и вызываемой этим обстоятельством угрозы национальному достоянию Союза подлежат безусловно изъятию все имеющие отношение к научной тематике бумаги, книги справочники, записи и черновики, а также обнаруженные при обыске приборы, детали приборов, модели, детали моделей…

Сумасшествие какое-то, подумал Симагин, слыша официального будто сквозь вату. Как они собираются отличать имеющие отношение книги от книг, не имеющих отношения? Или как они отличат детали моделей от моего слесарного набора? Это ж просто чего хошь, то и хватай… Настеньке-то как худо, Господи! Архиповы, по-прежнему втянув головы в плечи, нерешительно озирались.

– Да что стряслось-то? – крикнул Симагин. Старший штатский обернулся к нему.

– Вот ордер, – ответил он и опять махнул в его сторону своей бумажонкой – словно это объясняло все.

– Ну, – сказал другой штатский, – поехали, что ли? И так провозимся тут…

Провозиться им действительно грозило. Дом был большой, когда-то Симагины имели крепкое хозяйство. Но теперь жилых комнат осталось только две, другие пустовали; основную же часть домины занимали всевозможные погреба, чуланы да клети, где какой только пыльной рухляди не скопилось за десятилетия. Атомный котел тут было, наверное, не спрятать, но приборы и, в особенности, детали приборов сотнями могли таиться среди пересохших, с до войны, наверно, висящих хомутов, закопченных керосинок, ржавых пил, сломанных стульев без ножек…

Штатские споро принялись за книги. Архиповы переминались с ноги на ногу, потом принялись тоскливо, с прискуливанием зевать. Озираться им вскоре надоело, и они попросту окаменели, подпирая спинами стену и глядя в пол. Милиционер маялся. Потом вдруг просветлился лицом, будто найдя наконец выход из весьма затруднительного положения, и, сказавши: "Перекурю пойду на крылечко", скатился вниз и надолго пропал. Штатские поначалу работали молча – наводили порядок не за страх, а за совесть: трясли, раздирали, разбрасывали, даже простукивали… Потом постепенно отмякли; старший начал посвистывать сквозь зубы, двое других принялись вполголоса, но чем дальше, тем темпераментнее обсуждать последний футбол.