Читать книгу - "Хрустальный лабиринт - Марианна Алферова"

— Так… спрашивал, нет ли чего выпить, — отозвался Крто.

— Послушай, я у тебя навсегда в долгу… — у меня задрожал голос. Наверное, мне не надо было ничего говорить, потому что эта фраза показалась Крто признанием в любви. Признательность на Эгеиде — высшее чувство — выше любви и дружбы. Сказать, что признательна эгейцу, это все равно, что сообщить человеку: один твой взгляд приводит меня в экстаз. Тогда я не знала всех тонкостей взаимоотношений этого мира…

Крто судорожно вздохнул.

— Правда? Я тоже тебе признателен…

— За что? — изумилась я.

— За то, что ты есть.

Разве за это можно быть признательным? Или можно?

Крто придвинулся ближе. Свет вечного светильника придавал его лицу бронзовый оттенок. Глаза его расширились, и в глубине вспыхнули синие огоньки. Мне стало не по себе.

— Ты моя женщина… — он сказал «женщина» на своем языке. Я поняла.

Я даже не сказала ему «нет», восприняла его признание-требование с покорностью рабыни. Как нечто предрешенное. Секс с инопланетянином — это из дешевых романов, которыми полнится интернет, и прочтение которых ценится менее кредита. «Он обхватил ее своими щупальцами, их тела слились…» Эти историйки называют «битками», ибо информации в каждом из них не больше одного бита.

* * *

Раздался хрип, сип… изображение и звук пропали.

— Так… Тут она кое-что стерла! — оживился сержант Дерпфельд. — Давай-ка восстановим.

— Зачем? Раз она не хотела…

— Я слушал все эти розовые сопли столько времени… И вот когда мы подошли к клубничке, мне показывают кукиш? Ну уж, нет…

— Ты же заявлял, что не любишь межпланетную клубничку.

— Когда?.. С чего ты взял?..

Дерпфельд вставил в инфоголограф капсулу восстановителя программы. Изображение не появилось. Хрипело и сипело теперь меньше, но отчетливо можно было разобрать лишь отдельные слова…

— Оставь… Видишь, не хочет говорить…

Но Дерпфельд был упрям. С час или больше возился он с инфоголографом, и все же восстановил звуковую часть стертой записи.

* * *

Да, так… Капризуля, воображавшая себя принцессой, превратилась в жалкую рабыню, которая ублажает своего господина и держится за него, ибо без господина она не значит сама по себе ничего. Кто бы мог подумать, что так легко принцесса превращается в рабыню… Так легко смиряется и довольствуется, и не хочет уже ничего более, и не стремится…

Даже наедине с собой не могу решить, люблю я Крто или ненавижу. Мой выбор вынужденный — и это отравляет. Никого другого просто нет… Он лучше других… Он и сравнение с людьми выдержит… А, может быть, я изображаю любовь, чтобы прикрыть романтической пленкой желание близости во время гона?

* * *

— Черт знает что! А где же секс? — возмутился Дерпфельд. — Ради чего я возился два абсолютных часа?

— Я же сказал — не восстанавливай запись, — усмехнулся Платон.

* * *

На рассвете, наскоро перекусив моллюсками, мы. отправились на пляж — к вечеру мы должны были прибыть на остров Вдохновения. Двое стражей наблюдали за нами издалека. Один из них был нашим ночным гостем: я узнала его по свежей отметине на морде. Крто дополз по сухим водорослям до полосы песка и остановился.

Сначала я не поняла, в чем дело, а потом увидела, что песок сделался кроваво-красным: весь пляж заполонили мелкие крабы. Едва Крто приблизился, как тут же два или три крабика вцепились ему в бок острыми клешнями. А их на песке копошились тысячи… ползти по песку к воде было безумием. Стражи наблюдали за нами издали, но не делали попытки приблизиться.

Крто пополз к стражам. Они о чем-то говорили несколько минут. Ясно, что он просил у них одно из кресел-антигравов, которые эти стражи-непереселенцы предусмотрительно прихватили с собой на остров. Ведь им еще возвращаться на свои дикие острова. А стадо, устав от любовных игр, пускается грабить пустые хижины. Хорошо, если после возвращения удастся найти хотя бы целые стены своего жилища.

Однако неуспех переговоров можно было предсказать: ясно, что стражи не пожелают помогать своему более удачливому товарищу бескорыстно. И поскольку один из стражей несколько раз переплел меж собой щупальца «рук» — перчаток он не носил — то я поняла, что речь идет обо мне и об «услугах», которые я должна оказать этой парочке в обмен на кресло-антиграв. Крто отказался. Даже издалека я видела его энергичный жест. «Нет!» Он махнул в воздухе щупальцами, будто крикнул. Я криво усмехнулась, глядя на него. Не всякий бы человек проявил столь завидное благородство. Но это ничуть не возвысило его в моих глазах. Все равно он не человек.

А стражи взмыли в воздух на своих кресла и… Одного из них Крто успел ухватить за щупальца, рвануть вниз и грохнуть о камни. Кресло разлетелись на куски, и эгейцы сцепились в ярости. Второй же полетел ко мне. Бежать! Но куда? Огляделась, ища, где бы укрыться. Невдалеке были какие-то развалины. Я скинула свой дурацкий хвост и помчалось. Наверное, это зрелище изумило стража. Однако он продолжал преследовать и приближался… Когда он был уже рядом, я отпрыгнула в сторону. Он промахнулся, не сумев дотянуться своими щупальцами до меня. Но на валунах особенно не попрыгаешь, я споткнулась, больно ушибла колено. Однако жалеть себя было некогда. Я вскочила и кинулась под арку полуразрушенного строения. Помню длинную, сложенную из одинаковых каменных блоков стену и в ней узкие одинаковые прорези. Блеск светила сквозь эти древние оконца или двери. И фиолетовые тени на белых камнях. Стух крови в ушах. Хрип иссякшего дыхания. Наконец я увидела, что впереди тупик — глухая каменная стена. Пришлось юркнуть в ближайшую щель, что справа — сюда туша эгейца на кресле никак не могла протиснуться. Он не рассчитал, впечатался следом и застрял. Я очутилась на узком карнизе. С одной стороны стена, с другой обрыв — внизу, метрах в десяти, валялись обломки упавших сверху камней. Сорвешься отсюда — и конец. Я прошла по карнизу. Он вскоре обрывался. И в стене — ни одного оконца. Выхода не было. Только через щель, сквозь которую я только что проскочила, но ее теперь намертво запечатал эгеец. Он захохотал — никогда прежде это бульканье не казалось мне столь отвратительным! — и потянулся ко мне щупальцами. Я попятилась по карнизу к самому краю скалы… А он тянулся ко мне… Казалось, щупальца его имели способность удлиняться до бесконечности. У меня не было никакого оружия. Неожиданно камень, за который я держалась, зашатался, как молочный зуб, и выпал из кладки. Я едва не упала. Удержалась чудом. И тут же ударила этим камнем по щупальцам эгейца. Он заревел. И попытался хлестнуть меня — но достал лишь самым кончиком. Но этого было достаточно: удар вспорол мне кожу на плече. Я попыталась вновь ударить его камнем и промахнулась. Тогда я отступила еще на шаг, и едва не сорвалась со скалы. Камень я отпустила и теперь держалась двумя руками за старинную кладку. А камни в ней шатались… Я вновь поглядела вниз… Неужели нельзя спуститься? Скала была отвесной. Ни уступов, ни пологого склона, лишь несколько трещин рассекали ее по вертикали. Нет, тут не пройти… Сорвусь — и тогда неминучая смерть. Я стала медленно отползать назад, к щели, где застрял мой преследователь. Жить хотелось. Несмотря ни на что, хотелось жить. Подумаешь, невидаль… Ночью меня трахал один эгеец, днем поимеет другой. Какая между ними разница? Ну, разве что этот крупнее и может кости переломать — этакая туша… И тут щупальца эгейца меня захватили. Я вцепилась в какой-то выступ. Но силы были слишком не равны. Он — вдесятеро сильнее и оторвал меня, от скалы, как ребенка… Он скалил зубы, будто собирался укусить, и попытался протиснуться назад вместе со мною. Но не тут-то был. Он застрял в проеме и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Напрасно он дергался и хрипел: туша его была защемлена намертво. А каменные блоки дверного проема не уступали отчаянным усилиям. Он бился примерно минуту. Но потом… Глаза его налились кровью. В углах рта выступила слюна, превратилась в густую пену и побежала по подбородку. Он ухватился за мой армейский ремень и рванул к себе. Ремень лопнул, пряжка оторвалась и полетела вниз. Однако его любовным утехам опять же мешал проем — нижняя часть туловища осталась на той стороне и никак не могла протиснуться дальше. И все, что ему удалось — это обмазать слюной мне лицо и облить струей спермы мои колени. Я закричала от отвращения и вцепилась ему в глаза ногтями. Он отпустил меня, и я полетела вниз. Но пролетела лишь пару метров, судорожно пытаясь за что-нибудь ухватиться. И ухватилась. За какую-то веревку. Я подняла голову, не понимая, кто протянул мне спасительный канат. И тут сообразила, что в расселине застрял высохший на солнце труп эгейца. А веревка, за которую я держусь — ставшее похожим на прочный канат щупальце мумии. Так я висела и раскачивалась. И меня — поверите ли — разбирал идиотский смех. Знаете, о чем я потом жалела… Что тот эгеец, застрявший в проеме, не понимал, что я смеюсь.