Читать книгу - "Сокровища Валькирии. Птичий путь - Сергей Алексеев"

В комнате, приспособленной под больничную палату, теперь постоянно дежурил священник, возможно поэтому врачей поубавилось, но добавилось аппаратуры и технического персонала. И хотя особняк был под наблюдением внешней охраны, появление непроверенных людей со стороны было сейчас вредным и даже опасным. Это была единственная лазейка на режимный объект, сквозь которую шла утечка информации и могли подсунуть кое-что посерьезнее, тем более медтехнику ввозили в спешке, без особого контроля. Сам новоокрещенный заметно поздоровел, по крайней мере открывал глаза, следил за движениями, шевелил обеими руками, все слышал и, кажется, понимал, но дар речи еще не вернулся. Неподалеку на площадке посреди кукурузного поля дежурил вертолет с пилотом, однако консилиум все еще считал Оскола нетранспортабельным и не позволял вывезти его в клинику, что было бы сейчас правильным.

Увидев Смотрящего, Оскол вновь попытался сесть и что-то сказать, но ему не дали сестры, дежурившие возле постели, как два ангела. Рассказывать что-либо о вчерашних событиях и встречах, тем паче в присутствии посторонних, Смотрящий не стал: при таком обилии завезенной с улицы аппаратуры это было слишком рискованно.

– Хана арестовали, – решился он обрадовать старика общеизвестным уже фактом. – Еще вчера. Прокуратура ведет обыски. Цены на заправках сразу рухнули…

Церковер услышал больше, чем он сказал, и вроде бы даже попытался улыбнуться. Сторчак пожал его руку и ощутил достаточно крепкую, живую ладонь.

– Ничего! – добавил при этом бодро. – Уже есть чем дать отмашку. Последний да будет первым!

Было видно, больной понимает, о чем идет речь, по крайней мере глаза его заблестели – всякая положительная эмоция сейчас работала во благо.

– Я помню, информация – это власть. – Сторчак покосился на запертую дверцу сейфа. – И мне сейчас ее не хватает. И людей не хватает…

Сказал так, словно пожаловался, и был понят: Оскол замычал, силясь что-то ответить, и медсестра перевела:

– Он посылает вас в музей.

– Куда? – переспросил Сторчак.

– В музей. Требует, чтоб вы посетили какую-то выставку.

– Да я бы хоть сейчас в рай, – сказал он Церковеру и глянул на священника, – да грехи не пускают.

* * *

Смотрящий терпеть не мог чужих рабочих мест, мебели, телефонов и обстановки, старался не задерживаться там даже при великой необходимости, а тут снова пришлось расположиться в неуютном кабинете Оскола в зоне Д, чтобы начальник разведслужбы все время находился рядом и мог докладывать лично. Кроме того, здесь было безопаснее в смысле сохранения информации – мало ли что могли подбросить за ночь в его собственный кабинет, если медики в марлевых повязках, выходя на перекур, бродят по кукурузному полю и шатаются возле стальной пирамиды. И при всем том Сторчак сразу же ощутил, что в незнакомых, непривычных декорациях он утратил тончайшее, много раз испытанное чувство напряженности окружающего поля, которое всегда помогало ему мгновенно и точно ориентироваться в пространстве, времени и обстоятельствах. Это был своеобразный эхолот, беспрерывно зондирующий среду и улавливающий малейшие изменения, и прежде чем получить некую информацию извне, он начинал заблаговременно предчувствовать ее, иногда поднимаясь до моментов провидческих. Он даже не пытался как-то объяснить себе эти способности, никогда их не обсуждал с другими, а садился, замирал на несколько минут и настраивался на определенную волну, после чего лишь подкручивал незримую ручку, удерживаясь в этом поле.

Поскольку все телефоны, кроме одного, были отключены, а вместе с ними всяческая текучка, ему оставалось только ждать развития событий и по просьбе младшего Холика обеспечивать информационную поддержку.

Сторчак вызвал к себе начальника разведки и приказал доложить обстановку вокруг музея Забытых Вещей.

– За прошедшую ночь ничего существенного не произошло, – сказал тот, опять почему-то прикрываясь портфелем, словно ожидал удара. – Последний экскурсионный автобус отошел ровно в девятнадцать часов. В двадцать два часа выдворили посторонних и заперли ворота парка. В двадцать три часа включили охранное освещение и выпустили овчарку. Сегодня в семь часов утра ворота открыли…

– «Новгородский посадник» не объявился? – прервал этот колесный скрип Смотрящий.

– По информации из Шанхая, «новгородский посадник» вылетает в семнадцать часов двадцать минут, – сообщил Филин. – И прибывает в девятнадцать пятьдесят пять.

– Так быстро?..

– Накладывается разница во времени.

Сторчак старался не глядеть на него, чтобы не вызывать в себе лишних эмоций, и поэтому уставился на обшарпанный, мятый кожаный портфель, мало чем отличающийся от лица владельца. Радовать, впрочем как и разочаровывать, младшего Холика было нечем, и все же Смотрящий позвонил ему и сообщил о времени прилета «новгородского посадника».

– Я уже знаю, – меланхолично отозвался премьер.

После ночных бдений над многолетними трудами разведки Оскола он наверняка и так был перегружен информацией. Смотрящий хотел поинтересоваться впечатлениями, но Холик поделился сам.

– Работа проделана грандиозная, – оценил он. – Передайте мою благодарность старику. И пусть его помощники составят список особо отличившихся. Думаю, ветераны заслуживают государственных наград. Эти бездельники в наших спецслужбах умеют только надувать щеки. А тут люди трудились…

Перед глазами возник Филин, точнее его драный портфель, и промелькнула мысль, что и его придется вносить в список, причем под первым номером, однако Сторчак погасил в себе этот всплеск неприязни. Конечно же начальник разведки достоин ордена. Если судить по справедливости и откинуть эмоции…

– И еще включите телевизор, – посоветовал премьер. – Кажется, свистопляска заканчивается, наши добрые друзья на последнем издыхании… Я потом позвоню, поделитесь впечатлениями.

Смотрящий последовал совету, включил телевизор и, выкатив кресло на середину комнаты, сел, уставившись на экран. Несмотря на древний стиль кабинета, сервис у Оскола был вполне современным: пожилая дама в кружевной наколке приняла заказ на обед, и выбор был, пожалуй, лучше кремлевского.

Правозащитники, конкретно обслуживающие нефтянку, поносили всю научную среду, вплоть до Академии наук, заявляя, что она сейчас главный тормоз в развитии передовых идей и что благодаря этому все лучшие умы давно перекочевали на Запад. Какие-то жабоподобные, шизофренического вида тетки рассуждали о дикости нравов в современных научных учреждениях, и при этом, словно мертвых, демонстрировали знакомые портреты «бедных гениальных мальчиков», выстроенных в скорбный ряд. Видимо, прополотые осколковские сорняки, заполонившие кукурузные нивы, разбежавшись, не высовывали носа, подснять живых не удалось, показывали фотографии.

И все они чем-то походили на исчезнувшего Алхимика.

Официантка вкатила столик с заказом и пожелала приятного аппетита.

Политики средней руки явно портили его и отвлекали от обеда, говорили о коррупции во власти, об отмывании грязных денег через научные проекты, но уже не так напористо и рьяно, как вчера. Эти обслуживали нефтяные компании и заправки, лоббировали на уровне депутатов областных законодательных собраний и повально, начиная с Дальнего Востока, где рабочее время начиналось намного раньше, чем в центре, но куда слухи и реальная информация всегда доходили позже, орали о диктатуре прикормленных ученых, которые тихой сапой размывают рыночные ценности общества.