Читать книгу - "Девочка в реакторе - Анастасия Котова"

Средневековая инквизиция считала таких людей еретиками, их сжигали на костре.

Необычные способности моей дочери как раз таки направлены на наше уничтожение. Я сужу очень однобоко, по тому, что произошло в тоннеле под реактором. Нет смысла отрицать, что мы сами себя разрушаем. Войны, природные катаклизмы, вызванные деятельностью человека, различного рода болезни. Ни для кого не секрет, что своими действиями мы мучаем природу и себя, в первую очередь.

Однако рано или поздно, но Алина дойдет до этой самой точки невозврата. Она уже неуправляема, как и сам реактор. На данный момент существует неразрешенность проблем взаимоотношений человека и машины. А сейчас, представь, появилась другая неприятность, сам человек-машина. Изобретение, созданное нашими руками, смогло одарить своими силами одного из нас. Но к чему это может привести, если человек, наделенный этой силой, ею управлять не умеет?

Скорее всего его ждет следующий сценарий:

а) так как реактор это сооружение с ядерной начинкой, то, скорее всего, Лена начнет излучать радиацию, если, конечно, подобное, уже не происходит;

б) я понимаю, что подобное прозвучит как нечто что-то фантастическое, но она, скорее всего, сможет перемещать вещи, предметы с места на место, если исходит из того, что мы знаем об электричестве;

в) возможно, девочка дойдет до той точки, до той грани, когда ее силы станут настолько, скажем, могущественными, что она перенесет саму атомную станцию, куда-нибудь в другое место.

Ну и самое страшное, что меня волнует в данный момент, ее тяга к насилию.

Ты можешь считать меня сумасшедшим или еще кем-то. Как говорится, каждый имеет свое мнение.

В любом случае, для нас все это очень большая загадка.

– затягивается сигаретой в последний раз и тушит ее в пепельнице –

Поэтому мне необходим человек с определенным образованием. Нужно как можно скорее разобраться, какова природа этих способностей, нужно научить девочку управлять ими, держать, так сказать, под контролем. Ну, если это, конечно, в твоих силах, то можно даже пресекать на корню.

Кто знает, к чему эти, м-м-м, мягко говоря, “шалости” могут привести?

– И как ты себе это представляешь?

– Ну, тебе решать.

– Но ты же ее отец!..

– Если честно, я стал отцом только сейчас. Мы с ней не общались два года. Когда ей исполнилось четыре годика, я ушел.

Но это сейчас не представляет интереса.

Я просто прошу тебя, как своего лучшего друга и как опытнейшего ученого, последить за моей дочерью, чтобы она, и весь мир, в том числе, были в безопасности.

В общем, я как смог, тебе все объяснил, теперь дело за малым.

Знаешь, у меня впереди много важных событий, мне нужно принять несколько ответственных решений, поэтому для меня будет лучше побыть, хоть какое-то время, в одиночестве. В какой-то момент я стал слишком мнителен, поэтому уже успел мысленно попрощаться и с Ингой, и с Алиной, так как я чувствую, что скоро умру.

Поэтому я попросил тебя о помощи.

Глава XIX

Встреча была назначена на шестнадцать пятьдесят в понедельник. Член редколлегии “Химии и жизни” академик Легасов Валерий Алексеевич пригласил сотрудника редакции “Правды” Владимира Губарева, чтобы обсудить состояние текущих дел.

Легасов незаметно для всех покинул Чернобыль ранним субботним утром.

Самолет вылетел вместе с ним из Киева жарким полуденным днем.

Репортер из газеты и ныне знаменитый химик-неорганик встретились неподалеку от курчатовского института.

Валерий вышагивал, чуть сутулясь, в сопровождении большого пушистого пса, который казался третьим лишним. Он погладил его по круглой голове, чуть прижав ладонью повисшие уши.

– Хорошая причина, чтобы уехать, товарищ Легасов, – произнес с сарказмом репортер, поправляя висящие на шее камеры. – Да не обижайся ты, я просто издеваюсь.

Он махнул рукой, заметив хмурое лицо приятеля.

– У меня появилась история намного драматичнее Чернобыля.

– Ты меня заинтриговал.

Устроившись на скамейке, Валера, прикурив сигарету, сгорбился, словно старик, опустив на колено руку с сигаретой и разглядывая мелкие травинки под ногами.

– Моя жизнь кардинально изменилась еще до чернобыльской аварии. Я тебе уже поведал историю, как я, будучи тридцати девяти летним мужчиной, увлекся молоденькой журналисткой. Мне сложно представить, как на это отреагирует Маргарита, если обо всем узнает. Как я буду смотреть ей в глаза? Не знаю…

Легасов выпрямился и, затянувшись сигаретой, осторожно осмотрелся вокруг:

– Знаешь, я начинаю побаиваться за свою жизнь…

– С чего это вдруг? Тебе кто-то угрожает?

Легасов тяжело вздохнул:

– Да-а… просто нервы…

– Давай-ка ты, дружочек, рассказывай все как есть, иначе я с ума сойду.

Академик усмехнулся, выбросил окурок в мусорную урну рядом со скамейкой и, выпрямившись, поправил съехавший пиджак.

– Год восемьдесят третий, мой самый любимый год среди остальных. Мы вместе с моим учителем, Анатолием Петровичем Александровым, и несколькими приятелями по работе выступали тогда на торжественном мероприятии, куда нас пригласили по случаю юбилея нашего института.

Мы приоделись, сели в повозку, снимали и вновь надевали свои шапокляки[19], и толпа бурлила от радости вокруг нас.

Тогда еще оркестр цирковой звучал, как я помню.

Среди всей этой красоты я мельком заметил представительного мужчину.

Ну, мужчина как мужчина, думаю, но на следующий день как раз таки этот мужчина пришел к нам в институт.

Ну, пришел и сказал:

“У меня есть то, что вам нужно”

Мы любезно переспросили, что он имеет в виду.

“Я в курсе, что Советский Союз расширяет границы для использования “мирного атома”. Вы создали неплохое оружие, господа коммунисты. Нет, я ничего не имею против советской власти, я такой же, как и вы, несмотря на отличительную особенность”

– Это какую же?

– Мы тоже об этом спросили.

“Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я отбывал наказание за злодеяния своего отца.

Сейчас мне сто четырнадцать лет”

– Сто четырнадцать лет?

– Мы его на смех подняли, но он не смутился. Даже заулыбался.

“Зря вы, господа, смеетесь. Мой старый, но неплохо сохранившийся, разум помнит те времена, когда вы, отныне свободные вкусители гранита науки, приходили на поклон к царю.

Нет, не к Николаю Второму, а к его отцу, Александру Третьему.