Читать книгу - "Времена не выбирают - Макс Мах"

Продолжая мирно перемещаться по Германии, Урванцев несколько усовершенствовал свой немецкий, приведя его в соответствие с местными нормами и обычаями, окончательно адаптировался к стилю жизни и формам поведения, бытовавшим в этом мире, выстроил непротиворечивую – во всяком случае, на первый взгляд – легенду, включавшую даже адрес постоянного проживания, и, наконец, основательно изучил обстановку в интересующих его регионах планеты, так же, как и общий технический уровень, имевший место в них быть.

Результаты его исследований еще раз подтвердили, что мир этот быть миром Хрусталя никак не мог, но бывал ли здесь Хрусталь в последнее время и находится ли он здесь теперь, выяснить, естественно, не удалось. Зато Урванцев утвердился в мысли, что возвращаться он будет через Иерусалим. Решение это как будто противоречило всему, что он узнал о Чехии и об Израиле. Чехия казалась местом тихим и спокойным, но именно это Кирилла и насторожило больше всего. Логика тех, кто его ищет, – а исходить следовало из худшего, – должна была направить их внимание на Прагу, если, конечно, они хоть что-нибудь знали о Зонах Перехода. А не знать они просто не могли, сами же ими пользовались. И, значит, про Прагу знали тоже. Да, тихо, спокойно, и… слишком близко от Виченцы. То есть в самый раз для нелегала, прорывающегося домой и боящегося путешествовать по чужому для него миру в силу слабого с ним знакомства и отсутствия документов. С другой стороны, Израиль – все-таки он оказался детищем именно сионистов, хотя обстоятельства возникновения еврейского государства едва не повергли Урванцева в шок, – должен был казаться этим гипотетическим контрразведчикам последним местом, куда он, Кирилл, направит свои стопы. В Израиле было неспокойно, нервно, и местные спецслужбы, о которых в Интернете отзывались с уважением, постоянно находились в напряжении. Ловили мышей, так сказать, а значит, пребывали в хорошей форме. Все это так, разумеется, и Урванцев хорошо знал разницу между «воюющей армией» и «армией мирного времени». Однако, внимательно изучив обстановку в Израиле, он пришел к выводу, что как раз немца евреи слишком сильно щупать не будут. Он как европеец, не засветившийся участием в радикальных движениях и группах, им просто неинтересен, особенно если приедет туда как турист. А туров в Израиль, несмотря ни на что – оказалось полно во всех туристических агентствах, на сайты которых Урванцев наведался. Поэтому, покрутив проблему так и эдак и рассмотрев все привходящие обстоятельства, Кирилл, в конце концов, остановил свой выбор на Иерусалиме, но ехать при этом решил не в сам Иерусалим, а на Красное море, которое вроде бы и недалеко, а все же в совсем другом месте. Приняв решение, Урванцев заказал себе номер в пятизвездочном отеле в Эйлате, приоделся, чтобы «соответствовать», и, заехав в Базель за своей «Визой», вечером тринадцатого дня вылетел из Цюриха в Тель-Авив.

Кирилл докурил сигарету, подавив в себе желание сразу же закурить следующую, достал из заднего кармана шорт пятидесятишекелевую[94]бумажку и отправился к бару. Идти было недалеко, но все равно движение всегда помогало Урванцеву успокоиться, так что, возвращаясь обратно с бутылкой колы, из которой он успел уже отхлебнуть, Кирилл чувствовал себя гораздо лучше. Он даже позволил себе – на радостях – закурить еще одну сигарету и, снова отхлебнув из бутылки, совершенно спокойно задал себе нормальный в его положении вопрос.

«Ну и кто же этот кто-то?» – спросил себя Урванцев, снова усаживаясь в шезлонг и принимая позу довольного жизнью человека. – Кто тут пришел по мою душу?»

Вопрос был непраздный. Слежки Урванцев по-прежнему не ощущал, но это еще ни о чем не говорило. В конце концов, и профессионалы бывают разных уровней, и инструментальную разведку никто еще не отменил. Но, главное, откуда взялась вдруг эта сраная тревога?

«Ладно, – согласился он. – Пришел, значит, так тому и быть. Но кто?»

Кто здесь не тот, за кого себя выдает? Этот вот немецкий старичок? Или роскошная, как южная ночь, Клаудиа? Или эти русские, полирующие датским пивом вчерашнее? Кто? Может быть, вот эти балбесы со своими блондами?

Урванцев не без удовольствия понаблюдал за дивной компанией, как раз появившейся на «горизонте». Двое здоровых, как кавалерийские кони, смуглых парней, вероятно, занимавшихся чем-то вроде командирского пятиборья, и две фигуристые натуральные блондинки, едва дотягивающие своим кавалерам до подмышек и предпочитающие купаться топлес. Ребята жили в соседней гостинице, но носило их, несмотря на жару, по всему городу, по всей акватории Эйлатского залива, в общем, везде.

«Славные ребята», – почти с завистью подумал Урванцев и снова увидел синие глаза.

Она выходила из воды, опередив и своего деда, и своего… Кого?

Странно, но, как оказалось, вопрос этот взволновал Урванцева так, что даже грудь сжало и сердце… Забыв о приличиях, он смотрел в ее глаза, не в силах оторвать взгляд и уже не различая, что правильно, а что нет. Глаза – и без того огромные, ее синие глаза – приблизились, раскрылись еще шире и заслонили весь мир.

– Только не говорите, что влюбились в меня с первого взгляда. – Такой голос мог быть у чембало; может быть, у альта, но, скорее всего, у виолончели, поднявшейся в верхний регистр. – Только… не… говорите… – у него зашумела в ушах кровь, и завибрировали, откликаясь на тембр ее голоса, нервы, – что… влюбились… («О господи! – взмолился атеист Урванцев. – Господи!») в меня… – А синь ее глаз стремительно сгущалась, темнела… – с первого… взгляда… – Урванцев уже был там, в грозовой тьме, сменившей прозрачную синеву. – Я… этого… не… переживу.

– Пауль. – Голос старика Маркуса с трудом пробился сквозь музыку ее голоса, звучавшего в ушах Урванцева вместе с грохотом его собственной крови. – Вы, кажется, еще не знакомы с моими внуками. Познакомьтесь, детки. – Хрипловатый голос немца вытягивал Кирилла из обрушившегося на него наваждения и никак не мог вытащить. – Это Пауль Мюнц.

– Ульрика.

Теперь Урванцев, наконец, увидел ее всю. Она была высокая, едва ли не выше его, стройная, длинноногая… Она, оказывается, была брюнеткой, чего он раньше не заметил.

«Ах да, – вспомнил Кирилл. – Она же была в шапочке. В черной шелковой – или из чего их тут делают? – шапочке».

– Пауль. – Он сжал прохладные длинные пальцы в своей ладони. Ее синие глаза смеялись.

– Роберт, – сказала она, осторожно высвобождая свои пальцы и отступая в сторону, чтобы освободить место белобрысому парню. – Мой брат.

– Роберт.

«Брат? Так это же…»

Что? Счастье? Удача? Экие глупости, товарищ полковник. Это ведь всего лишь эпизод, потому что завтра…

«О господи!»

Потому что не завтра, а сегодня, но какая, в сущности, разница? Сегодня или завтра, завтра или сегодня, в любом случае он должен будет уйти. И это не «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону», это… Это навсегда.

Если бы мог, Урванцев застонал. Или завыл. Но он только улыбнулся улыбкой светского льва, чувствуя, как скрипят, словно заржавевшие, суставы, держащие его нижнюю челюсть.