Читать книгу - "Центурион - Елена Долгова"

Возможно, у принцепса возникли сходные мысли. Оттон оглядел Стрижа с тем специфическим выражением лица, с которым люди брезгливые рассматривают отбросы.

– Снимите с него браслеты. Оставьте нас.

Вышколенный преторианец выполнил опасный приказ без возражений. Стриж, привыкший за последние дни к наручникам, едва ли не почувствовал себя голым. Оттон с презрением указал бывшему сардару на стул.

– Садитесь.

Стриж сел.

– Я хочу послушать, как вы будете оправдываться. Начинайте.

– Не хочу.

Дезет сам испугался собственного озорства. Пожалуй, человеку, предпочитающему легкий род смерти, не стоило сердить диктатора. Оттон уставил неподвижный взгляд куда-то в диафрагму агента.

– Чего не хотите? Не хотите оправдания или не хотите доставить мне удовольствие?

– Не хочу ни того, ни другого.

Принцепс пожевал нечто невидимое имплантированными, ярко-белыми зубами, покачал все еще красивой, величественной головой.

– Тогда я скажу вам.

…Стриж был удивлен. Через минуту его изумление достигло крайней степени и едва не перешло в восхищение.

Принцепс Иллиры ругался. Сказать так – значило не сказать ничего. Стриж не был любителем крайних проявлений брани, испытывая к нецензурной речи нечто вроде врожденного отвращения. Однако, поневоле вращаясь в самых разных кругах, приобрел немалые познания в ругательных обычаях как Иллиры, так и Каленусии.

Слушая Оттона, он понял все ничтожество своих познаний. Принцепс извергал не шквал – ураган сквернословия. Волны эпитетов тараном били в скалу логики – и побеждали. Принцепс всесторонне оценил все, что касалось сути Стрижа – начиная от способов его зачатия, кончая предположительными интимными привычками самого Дезета. Стриж несколько раз с интересом отметил и вовсе незнакомые ему слова.

Принцепс тем временем перешел к описанию анатомии бывшего сардара, особое внимание уделив строению его головы и некоторых иных частей. Потом подробно описал генеалогию Алекса, добавив в нее наиболее колоритных представителей фауны Геонии.

Нецензурную симфонию завершил короткий, энергичный аккорд – оценка многочисленных подвигов агента. Оттон, устав, начал сдавать, в описании преобладали всего-то несколько энергичных глаголов, в качестве объекта специфического любовного действия указывались мозги – как самого Стрижа, так и Оттона. Сардар старательно выпрямлял спину под градом словесных нечистот. Правитель брызгал слюной.

Диктатор умолк. Не торопясь достал тонкого шелка бледно-кремовый платок, медленно, основательно вытер губы, щеки, вспотевший лоб, подкрашенные брови, дряблые виски.

Стриж часто, мелко дышал, стараясь не глядеть на Оттона, боясь открыть рот – он из последних сил, вися на паутинке износившегося здравого смысла, боролся с нестерпимым смехом.

Принцепс брюзгливо посмотрел на испытывающего нестерпимые муки агента и добавил, уже спокойно, со стариковским стоицизмом.

– Ты разочаровал меня, сынок.

– Чем, ваше величие?

– Ты оказался слишком приличным человеком. А я потратил на тебя столько усилий. Сначала – чтобы найти типа с пси-нулем, потом – чтобы привить тебе нужные навыки и подставить тебя каленусийцам так, чтобы ты сам не догадывался о подоплеке дела. Потом – потом мы дали тебе хорошего адвоката и пристроили арестанта в интересующий нас проект Хиллориана. И вот, когда с таким трудом организованное дело подошло к концу, когда ты, (принцепс выплюнул мерзкое слово), держал в руках ключ – что ты сделал? Ты его потерял. Даже не потерял – ты его выбросил! Выбросил, занятый спасением каленусийского мусора, этих сенсишек, случайных статистов в игре. Ты меня разочаровал, сынок. Я вырастил барахло.

Принцепс повел грузными плечами, почесал наманикюренным ногтем седой висок.

– Почему от меня скрыли подоплеку дела? – набрался смелости Стриж.

– Чтобы ты поневоле не выдал того, о чем не знаешь.

Дезет припомнил “интенсивные” методики следственного отдела Департамента Обзора Каленусии и с трудом подавил желание плюнуть в холеную физиономию диктатора Иллиры.

– Значит, требование моей выдачи Порт-Иллири было блефом?

– От начала и до конца – это часть игры. Но теперь это уже не имеет значения…

– Значит, моя жизнь – вся, как есть, от начала и до конца, с Ахара и Форт-Хараем, была создана вами?

– Да! Да! Да!

Рыхлые щеки Оттона гневно тряслись. Стриж крепко сжал сцепленные пальцы.

– Вы обманули и предали меня.

– Я тебя создал, мальчишка, ничтожество.

– Себе на потребу.

– Я дал тебе шанс стать чем-то получше обывателя, неблагодарная скотина.

– И что теперь?

Правитель задумался. Дезет ждал, не дыша. Он только сейчас заметил, как щедро испещрили кожу Оттона склеротические жилки, отметил нездоровую желтизну его белков – принцепс все же сильно сдал за последние годы.

Оттон вздохнул.

– А убирайся ты на все четыре стороны. Мне противен вид моей ошибки. Забирай своего щенка – и с глаз моих долой. Сколько тебе лет?

– Риторический вопрос. Тридцать пять, вашество.

– Я накажу тебя, молодой человек – отправлю на пенсию. Получишь скромную дотацию военного отставника, а я уж позабочусь, чтобы нигде в Иллире ты не нашел работы… по специальности. Нигде, и не надейся – тебя даже вышибалой в бордель не возьмут. Ты, недоумок, будешь скучать долгие годы, поливая петунии, под плотной опекой надзора прето, кормить собаку и возиться со своим отпрыском. Марш отсюда, сволочь. Вон.

…Вольный Стриж ловко сбежал по широким ступеням Резиденции. Преторианцы прощально отсалютовали и проводили его ненавидящими взглядами. Нина уже ждала во дворе, на мраморной скамье возле пестро-шафрановой клумбы. Знакомая монахиня – мать Наан, сухо кивнула в ответ на приветствие Дезета.

– Спасибо, – просто сказал Стриж.

– Не за что.

Наан вперила в бывшего сардара взгляд пронзительно-желтых, птичьих глаз.

– Я не прощаюсь, мастер Дезет.

Слегка ошеломленный Стриж проводил взглядом высокую сухощавую фигуру и лиловый колпак монашенки. “Чего она хочет этим сказать?”.

Он выбрал такси, посадил девочку на широкое заднее сидение, назвал водителю адрес дешевого отеля. Машина каплей влилась в широкий поток проспекта. Дворец уже исчез за поворотом, но величественная фигура плюющегося от злости и сквернословящего диктатора все еще стояла перед глазами Дезета. Соперничество смеха и страха погасило эмоции, он чувствовал себя опустошенным. Все надежды, тревоги и стремления последних месяцев сквернословие Оттона, облив грязью, превратило в ничто.