Читать книгу - "Изумрудный Армавир - Александр Нерей"

не только повторю, а ещё и с три короба наплету, навяжу, накручу и накричу. И всё будет в рифму. Ты только к людям не приставай с расспросами о потерянных братьях. Сами найдутся. Обещали на Новый год быть, как штыки. А то и раньше, — наобещал я златые горы.

— Значит, ты их хорошо запомнил?

— И снова блоха наша здорова. А вот наш блох, хоть и был неплох, всё одно под вечер издох. Всё, я пошёл к мамке за подзатыльниками, — отмахнулся я от папки и поплёлся в дом, рассчитывая на тёплый ужин.

— Это ты у Павла таким штучкам научился?.. — услышал вслед.

— У него. Только не штучкам, а спонтанной импровизации с зарифмованным исходом.

Оказалось, я явился как раз вовремя. Прозвучала команда «свистать всех за стол» и всё наше семейство расселось по своим обеденным местам.

Папка больше ко мне не приставал, вероятно, опасаясь прогневать одну из Андреевн. Зато мамка, ни с того ни с сего, прочитала лекцию о пользе прогулок с троюродными сестрёнками Светкой и Галкой. А так же с любыми другими особами с косичками и бантиками. Будто бы увидела меня с Оленькой сквозь много-много километров в чужом городе в обнимку со скакавшим безголовым всадником.

— Они же мои кузины-образины, — попытался я отшутиться прямо за столом.

— Они что, страшные? Или ты их боишься? — не отстала мамка.

— Не безобразины, а… А на кой они тебе сдались? Хочешь, чтобы я с ними в куклы играл? Или они со мной в войнушку?

— А если бы у тебя сестра появилась, а не братик? — возмутилась младшая Андреевна.

— Сдал бы в пункт приёма втор-сырь-дочек, а выписал бы свистульку-сынульку. Серёжку нашего. Что ещё за вопросы? Набираете команду женских болельщиков и страдальцев? Я беру самоотвод.

— Каких-каких болельщиков? — вступил в диалог папка.

— Какой-какой самоотвод? От родных сестёр? — опешила мамка.

— Что пристали? Мне ещё рано этим заниматься. И им рано. Спроси их сейчас: «Хочешь чуда расчудесного?» Что скажут? «Ага. Хочу шоколадку Алёнка». «А может, ещё что-нить позабористей хочешь, почудней?» А они снова: «Ага, если можно ещё чудесней, тогда хочу две шоколадки».

После моих кривляний от лица никому не известных сестёр, ужин был прерван на долгие и продолжительные аплодисменты, перемежавшиеся подзатыльниками. Хлопали папка с Серёжкой, а шуточными подзатыльниками одаривала мамка.

На том и закончились наши гляделки-посиделки с воспитательным и питательным ужином. Дальше был телевизор, потом опять телевизор, потом снова он же, но уже с программой «Время».

Как я ни старался хоть что-нибудь выудить из внешнеполитической обстановки, кроме напряжённости на Ближнем Востоке, ни в чём не разобрался и ничего не понял.

О Дальнем Востоке я уже слышал и даже летал с Павлом в ту сторону, а вот о Ближнем – понятия не имел. Расспрашивать, кого бы там ни было, я не стал, подумав: «Войны пока нет, ну, и ладно». Однако собрался в самое ближайшее время слетать на юг, чтобы отыскать Святую землю, на которой, по моему наитвердейшему убеждению, произрастала моя знакомая дерево-свидетель, она же за веру радетель, она же источник ладана, она же Босвеллия Бурзеровна.

С этой тётенькой-сестрёнкой с несметным количеством косичек, я готов был провести времени больше, чем с любой другой живой и настоящей.

«Что ещё нужно обязательно сделать? Что совершить? Куда слетать ясным соколом? Куда нырнуть хрустальным змеем? Куда телепро… двинуться? Короче. Куда перешагнуть и перепрыгнуть по космосу? — размечтался я засыпая. — Дел-то ещё видимо-невидимо. Хорошо, что у меня и моей команды ещё всё впереди. Плохо, что мы такие балбесы и повесы.

Может, не так уж плохо? Кто ещё в нашем бледно-розовом возрасте на такое отважится?.. А что тут отваживаться? Живи, и всё. Живи и… Главное, что всё ещё впереди».

Глава 22. Пятница - на рыбалку тянется

Утро пятницы. Снова «бессонная» ночь. Не приснилось, не пригрезилось, не показалось, не почудилось ничегошеньки. Я проснулся по приказу мамы и сразу же включился в бесконечный, но привычный круговорот. Умылся, позавтракал, оделся, дождался времени старта и… Вышел за калитку навстречу новому дню.

Вроде как, взял старт. Или стартовал. Зато без всяких выстрелов. Без выстрелов в воздух и в спину. Тихо и буднично. Пока тихо. Пока без выстрелов в спину…

Если бы не оклик Оленьки, я бы пребывал в бравом настроении до самого… Какого-нибудь масштабного мирового катаклизма. «Батюшки. Так я теперь самый вооружённый посредник в мире. В мирах?.. В грозди миров? — припомнил я вчерашний неизвестный подвиг в неизвестном городе, около очень известного кинотеатра. — Хорошо, что корыстью болеть нельзя, а то бы незнамо чем постреливать начал. С меня станется».

— Здравствуй, — догнала меня «незнакомка».

— Ты же обещала… меня в упор не видеть.

— Когда это? — удивилась соседка.

— Забудь. Мир? Friendship? Извини. Запутался в… мыслях и чувствах.

— Это ты так дружить предлагаешь?

— Это я тебе так вооружённое до зубов перемирие предлагаю. Размечталась она. Алёнка. Сама носи свой портфель.

— Ну, ты и дурачок. Ладно. Перемирие меня вполне устраивает. Лишь бы не угодить на твоё ядовитое жало, — погорячилась с перемирием Оленька, не понимая, на что меня спровоцировала.

— А от меня соседка сбежала. Испугалась, наверное, жала. Вся она от страха дрожала. Потому, что… Не знала, что у меня «жало мудрыя змеи», а не осиное жало, — тут же выдал ей песенкой по заслугам.

— Бе-бе-бе! Ослиное жало, — передразнила меня Оленька и обернулась крейсером «Авророй».

Но соседская «Аврора», даже будучи по самые бантики вооружённой надменностью и вредностью, так и не перестала улыбаться до самой школы.

* * *

Целый день я был пай-мальчиком. Учился, не покладая пары извилин. А остальными усердно работал на своём складе. Зарылся в воспоминаниях и чувствах обо всём происшедшем, начиная с ясельного детства. Оказалось, что и о моих четырёхлетних похождениях кое-что имелось в коробочках. Просто, невероятно!

Я, конечно, сразу же отложил все эти неудобные воспоминания, но зарубку сделал. «Иметь в виду», — нацарапал на коробках после того, как стёр первоначальную надпись «Поскорей забыть».

«А чего стесняться? Вырасту взрослым и вспомню, как себя чувствовал. Каким плаксивым и вредным был. Маменькиным сынком. Сейчас уже не маменькин. Но и не папенькин,