Читать книгу - "Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал… - Василий Звягинцев"

– Если я правильно понял, вы проиграли по-крупному, – выключив полутораметровый плазменный экран и откинувшись в кресле, почти без интонаций сказал посол.

– Не я – мы! Мы все проиграли! И Америка, и весь «свободный мир»! И вы не представляете, насколько крупно на самом деле!

– Ну отчего же? Воображением меня Бог не обделил. Да вы присаживайтесь, Лерой. Кофе, чай?

– А водка у вас есть?

– Водка? Ах да. Всё правильно, мы же пока в России. Здесь по такому поводу – только водка…

Посол достал из симметрично сейфу встроенного в шкаф-купе холодильника бутылку обычной кристалловской за триста рублей (не#769; к чему шиковать без реального смысла).

– Вам гранёный стакан или всё же рюмки?

– Гранёного у вас всё равно нет…

– Отчего же? – С видом фокусника посол извлёк вслед за бутылкой два самых натуральных, нигде в мире больше не встречающихся стакана. – Форма должна соответствовать содержанию, здесь с диалектическим материализмом не поспоришь. По сто? Увы, огурца или сала с чёрным хлебом нет. Вы явились слишком внезапно. Вот крекеры, плавленый сыр…

Лютенс махнул рукой. Мол, не имеет никакого значения.

Дипломаты выпили.

– А теперь скажите, Лерой, что, собственно, произошло? Меня, как посла, ваши игры формально не касаются, внутренние коллизии в стране пребывания – тоже. Я, разумеется, должен их отслеживать, выявлять тенденции… Как гражданин и патриот США, я, не извольте сомневаться, озабочен: происшедшее никаким образом не улучшает нашего международного геостратегического положения. Америка может жить спокойно только в случае, если она сильнее трёх следующих за ней держав в любой их коалиции. Так вы считаете, что вследствие случившегося Россия получит… Что? Силы и право оспаривать наше место и нашу роль в мире? Очень в этом сомневаюсь. Или вас волнует проигрыш всего лишь очередного, вашего личного гейма?

Вопреки обычаям своего круга, Крейг почти вызывающе предпочитал теннис гольфу.

– Придётся вам кое-что объяснить, Алисон…

Окончательно отринув субординацию, разведчик стал обращаться к послу по имени. Звучало это почти так же, как если бы здесь, в России, майор самовольно перешёл на «ты» с генералом.

– Я знаю, что вы полностью в курсе готовившейся при нашем самом активном участии смены правящего режима в этой стране. Вы работали по своим каналам, я по своим. Вам выделялись средства по линии Госдепартамента на «продвижение демократии» в России. Вы их успешно осваивали, как здесь говорят. Вы регулярно встречались с представителями «несистемной оппозиции», платили наличными, когда считали это нужным, делали соответствующие представления российскому МИДу по всем значимым фактам нарушений «прав человека», вообще действий, идущих вразрез с нашими желаниями и предпочтениями… «Жизненными интересами США».

– Допустим, и что из того?

– Вы при этом категорически не хотели сотрудничать со мной и с моим предшественником, заявляя, что не во всём разделяете наши методы и подходы…

– Я их и сейчас не разделяю. И в какой-то мере даже рад столь наглядному подтверждению моей правоты. Думаете, я не знаю, какие доносы вы слали за моей спиной в Госдеп и своему директору? Что#769;, почти не стесняясь, говорили тем, кого считали своими единомышленниками. Поэтому на сочувствие не рассчитывайте, Лерой.

Я, видите ли, на самом деле признаю принцип невмешательства, по крайней мере – если вмешательство осуществляется в грубой форме. Я помню о том, что Россия, нравится нам это или нет, принадлежит к нашей команде, к иудеохристианской цивилизации, если угодно. И, за исключением периода «холодной войны» (в которой мы тоже старались играть корректно), эта страна всегда была нашим союзником. Лично я никогда не имел ничего против, если бы она после крушения коммунизма полностью вошла в число наших ближайших друзей. Я все двадцать лет отстаивал свою позицию – организовать для России новый «план Маршалла», помочь ей «подняться с колен», как здесь любят говорить, с учётом наших интересов, конечно, и руководить миром совместно с ней. Не особенно считаясь, кто старший партнёр, кто младший.

Неужели вы не знаете, что есть вещи, которые чертовски здорово получаются у русских и которых совершенно не умеем делать мы? Вот я бы и хотел, чтобы мы дружили с Россией, отнюдь не делая ставку на никчёмные, подчас весьма сомнительные «новые демократии» на постсоветском пространстве и во всём остальном мире. Вы ведь разведчик, вы должны бы знать, что Россия, как бы нелепо это ни выглядело со стороны, скрупулёзно, моментами почти мазохистски исполняет свои обязательства и до сих пор руководствуется почти бессмысленным для нас правилом: «Сам погибай, а товарища выручай». Представьте, сколь выгодно иметь такого союзника…

Поэтому я никак не мог сочувствовать идее организации в России новой революции. Не знаю, как вы, а я хорошо знаю историю двадцатого века. Подобные действия ничего, кроме десятка локальных войн и Второй мировой, не принесли в прошлом, и не думаю, что принесут что-то хорошее в будущем…

– Вы, случайно, не на содержании у вон того парня? – Лютенс указал пальцем на экран выключенного телевизора. – Ему бы понравились ваши слова…

– Не сомневаюсь. А вы всё-таки скверно знаете историю. Не понимаю, как можно, свободно владея языком и кое-что, наверное, на нём читая, кроме сегодняшних газет, настолько не понимать феномена, с которым имеете дело.

– Это опять о России?

– Не только. Единственный великий наш президент, ФДР[89], придерживался аналогичных с моими взглядов. Он тоже считал, что для Америки союз с Россией гораздо важнее, чем даже с Великобританией, и делал всё, чтобы послевоенный мир был русско-американским, и всячески «nagibal» Черчилля, очень многое решая «bash na bash» со Сталиным. Ныне его взгляды непопулярны, что крайне печально. Я поддерживал в пределах служебной дисциплины и корпоративной этики теперешний курс своего правительства, но я всегда был против вооружённого свержения действующей здесь власти, что неминуемо означало неизбежность гражданской войны. Здесь не Киргизия и не Грузия. У нас достаточно проблем с куда более одиозными режимами. Как вы думаете, почему мы (и вы, и вы, Лерой) не боремся с нарушениями прав человека в Китае, не требуем введения светского режима и полной толерантности в Саудовской Аравии, денацификации Прибалтики, почему нам наплевать на десятки настоящих геноцидов в Африке, зачем мы платим сотни миллиардов одновременно Израилю и арабам? А если бы мы тратили деньги только на поддержку каких-то русских проектов, наплевав на всех остальных? Клянусь вам, Лерой, мы имели бы гешефт в тысячу процентов…

Увидев, что собеседник несколько растерялся, Крейг довольно рассмеялся.