Читать книгу - "Вакансия - Анатолий Борисович Шалин"

навигационные приборы, этого он, естественно, предвидеть не мог. И что нас в палеолит занесет — об этом ни он, ни я, ни вы до последнего момента не догадывались. В-третьих, я Васю знаю не один год, он сделает все возможное и даже невозможное, чтобы устранить поломку. Уверен, скоро он все отладит, отрегулирует, вернемся домой в наш родной двадцать пятый век и вы спокойно займетесь своей многоуважаемой диссертацией.

Беседуя в таком духе, мы пробродили около двух часов. Побывали на вершине холма, но ничего утешительного с нее не узрели: вокруг до самого горизонта простирались джунгли. Несколько каменистых возвышенностей — вот все, что хоть как-то разнообразило пейзаж. У одной из скал я разглядел в бинокль гигантского бурого медведя и указал на зверя Семину:

— Посмотрите, Бенедикт, какой замечательный экземпляр!

Рассмотрев мишку при десятикратном увеличении, Семин охнул, заявил, что это какая-то очень редкая ископаемая разновидность пещерного медведя, после чего окончательно скис и заторопился назад к машине. Думаю, лишь после этих визуальных наблюдений представителей местной фауны он убедился, что мы в самом деле заехали в доисторические времена.

У машины нас ожидал сюрприз.

На полянке в трех метрах от аппарата, потрескивая сухими ветками, пылал большой костер. Над костром на некоем подобии вертела поджаривалась, брызгая горящим жиром, туша доисторического оленя.

А у огня, богатырски развернув плечи, сидел на корточках Вася и заклеивал окровавленную левую щеку лейкопластырем. Рядом, тесно прижавшись к Васе, вылизывая банку с остатками сгущенки, мурлыкало от удовольствия загорелое, косматое существо.

Заметив нас, существо насторожилось, однако Вася успокаивающе похлопал его по плечу:

— Кушай, кушай, дорогая. Не обращай внимания, детка. — Нам же Вася радостно сообщил: — Ее зовут Му. Для друзей просто — Мурочка. Представляете, мужики, я познакомился с ней, можно сказать, в самый критический момент. Один мухомор, из местных, гнался за ней с дубиной. Вообразите только, девочка утверждает, что он собирался ее скушать! Правда, я у него отбил аппетит. Дубиной-то он здорово махал. — Вася осторожно дотронулся до заклеенной щеки. — А вот о боксе, фехтовании, приемах вольной борьбы никакого представления! Село!

— Все это прекрасно, Василий, — сказал Семин, — но, хотелось бы знать, что с машиной?

— Чиним! — бодро ответил Вася, затем снял с себя кожаную куртку и набросил на голые плечи спутницы. Сделано это было вовремя. Уже начинало темнеть, появился легкий вечерний холодок, на Мурочке же, кроме набедренной повязки из полинялой тигриной шкуры и ожерелья из лошадиных зубов, не было ровным счетом ничего. И это обстоятельство уже начинало смущать Семина, который, оценив стройную фигуру Мурочки, стал стыдливо опускать глаза и отворачиваться.

— Мясо, по-моему, готово, — сказал я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. — Тебе какой кусок отрезать? — обратился я к Семину.

В ответ Бенедикт промычал что-то совершенно невразумительное, закашлялся и полез в кабину искать свой носовой платок.

Василий же, не обращая внимания на терзания Семина, активно ухаживал за Мурочкой. Отрезал ей лучший, аппетитный кусочек. Когда же она довольно заурчала и прижалась к нему, нежно обнял ее за талию и доверительно сообщил нам:

— Васю любят.

И этой фразой добил Бенедикта Степановича.

Семин подавился куском оленины, долго кхекал, сопел и бегал вокруг костра. Вечером же перед сном, когда Вася ушел провожать Мурочку куда-то в лес, Бенедикт окончательно рассвирепел и заявил мне:

— Вернемся в институт, не я буду, но поставлю вопрос о моральном разложении.

— А! Бросьте, Беня! — не выдержал я. — Не поможет. Васю не перевоспитаешь… Так же, впрочем, как и нас с вами… Вопросы ставить уже пробовали не единожды! Еще после знаменитой экспедиции Ахеменидова в тринадцатый век. Не помните? Шумная была история. Василий тогда дорвался до гарема какого-то султана и несколько месяцев, пока экспедиция изучала эпоху и в услугах водителя машины не нуждалась, каждую ночь развлекал тамошних красавиц, совсем заброшенных стариком султаном за множеством государственных дел. Все бы и тогда прошло гладко, поскольку жалоб от населения не поступало, но Василий слишком живо и во всех подробностях, перед которыми слегка меркнут сказки Шахерезады, расписывал свои похождения в кругу друзей и, естественно, вызвал нездоровый ажиотаж среди других сотрудников. Помнится, после возвращения экспедиции сам Федот Ахеменидов, потрясая кулаками и бородой, доказывал ученому совету, что султаны энной династии более позднего времени имеют с Василием портретное и характерное сходство. Дескать, такие же усатые, нахальные и грубые. Причем Ахеменидов из этого сопоставления делал вывод, что Василий подпортил генеалогию и чистоту каких-то исторических линий. Ну, это, конечно, старик перегнул палочку. Василий оправдывался, кричал, что еще надо доказать: подпортил он линии или улучшил, и что оскорблений он не потерпит и от начальника экспедиции. И вообще, мол, о чем речь? У старика, дескать, томилось в заточении около тысячи женщин. Куда ему столько? С монарха, мол, еще и причитается. Он, Вася, занимался воспитанием и образованием девушек, просветительской деятельностью. Кончилось тем, что вопрос о поведении Василия замяли. А к концу года Вася даже выхлопотал себе надбавку к премии и благодарность со странной для непосвященных формулировкой: «За подготовку эмансипации женщин Древнего Востока».

Семин после моего рассказа поостыл. Около часа ворочался на сиденье с боку на бок, шумно посапывая, наконец не выдержал:

— Вот где его черти носят? Вокруг джунгли, хищники, змеи ядовитые, каннибалы с дубинками разгуливают. Сожрут его, дурака, что делать будем? Машина сломана. Так и проторчим здесь остаток жизни…

— Ох, Бенедикт, тебя, похоже, только твоя персона волнует. За Василия не беспокойся — мужчина проверенный, сам кого хочешь съест. И потом, не мог же он оставить Мурочку ночью одну в джунглях — все-таки дама.

Утром Василий вернулся один, весь в пуху и разноцветных перьях, без куртки и без ножа.

— У нее тут недалеко гнездо на дереве. Уютное такое гнездышко! — лучезарно улыбаясь, сообщил он. — Ножик и куртку я ей подарил. У них тут скоро похолодание, этот, как его, ледниковый период намечается. Девочке теплые вещи нужны. Чего носы повесили? Сейчас займемся нашей колымагой. Держи паяльник! — приказал он Семину. — Помогать будешь! А ты, Федор, костром займись. Подкинь дровишек! Огонек-то почти потух. Оленя разогрей. Мурочка скоро прибежит голодная.

Машину чинили почти неделю. И всю эту неделю, день ото дня, Василий постепенно мрачнел, становился все угрюмее и раздражительнее. Хотя он и продолжал шутить, бодро орудовать инструментами и командовать, мы чувствовали — настроение у Васи портится. Теперь, когда из лесу появлялась Мурочка и ее сородичи, Вася не встречал их бодрыми криками. Если в первые три дня он организовал для первобытного народа своеобразный ликбез: