Читать книгу - "Метро 2035: Питер - Шимун Врочек"

У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь – у елки было что-то вроде клуба. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает, другой ходит к елке, песни поет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.

А еще говорили, что анекдот, рассказанный Водяником, тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.

Профессор не умел шутить, хотя почему-то очень любил это делать.

– А как же Саддам, Григорий Михайлович? – спросил кто-то. Про Саддама Великого Иван слышал. Про него все слышали.

Когда случилась Катастрофа и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали паниковать – выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть Большой Пиздец все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.

Тут людей и накрыло.

Дядя Евпат рассказывал, что прямо у него на глазах один большой начальник – тот сидел в плаще и шляпе, держа в руках дорогой портфель из коричневой кожи – достал из этого самого портфеля пистолет, сунул в рот и нажал на спуск. Кровь, мозги – в разные стороны. А люди сидят плотно, народу набилось, не сдвинуться. Всех вокруг забрызгало. И люди начали смеяться, – говорил дядя Евпат. – Я такого жуткого смеха в жизни не слышал. Представь, сидит мужик без половины башки, даже упасть ему некуда, а они ржут. Истерика. Вот такая комедия положений…

– Я много смертей повидал, но эту запомнил почему-то. Помню, он спокойный был. Не нервничал, не дергался, только на часы смотрел. Как автомат. Посмотрит на часы, потом туда, где «герма» – и дальше сидит. Я вот все думаю – чего он ждал-то? Что это окажется учебная тревога?

– Если так, он был не единственный. – Евпат вздохнул. – Я тоже надеялся, что это учебная тревога.

Когда прошли тридцать дней, начались депрессия и паника. Так бывает, когда пациенту объявляют смертельный диагноз, и начинается по списку: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие неизбежного конца. Вручную открыли аварийный выход, отправили наверх двух добровольцев. Они не вернулись. Отправили пятерых. Один вернулся, истекая кровью, и доложил: наверху ад. Счетчики зашкаливают. И помер. Поднесли к его телу дозиметр – тот орет как резаный.

– …хаос начался. И в этот момент появился Саддам, – сказал Водяник. – Великим его в метро прозвали, а до Катастрофы он был то ли сантехником, то ли прорабом на стройке… то ли вообще капитаном запаса – история о том умалчивает. Несомненно другое: бывший капитан быстро взял в свои руки метро – и крепко взял, не шелохнешься.… Когда он приказал вновь закрыть «гермы», приказ был выполнен…

Ба-даммм. Ноги подогнулись.

Иван понял, что если не пойдет к себе, то заснет прямо здесь, на голом полу.

– В «Монополию» играть будешь? – услышал Иван за стеной палатки громкий шепот. – Чур, я выбираю!

– Тихо вы, придурки. Фонарь у кого?

В большой палатке для подростков ночь явно была нескучная. Им вроде положено спать без задних ног? Иван покачал головой. «Самый здоровый и крепкий сон у меня был как раз в этом возрасте. А еще я мог двое-трое суток подряд не спать. И быть в форме».

Попробуй сейчас такое. Иван пошел было к южному торцу станции, но вдруг услышал:

– Стоять, гад! Пароль!

Мгновенная оторопь. Иван резко повернулся, вскинул автомат…

– Спокойно, – сказал Пашка, нагло улыбаясь. – Свои.

Бух, сердце. Бух.

– Пашка! – Иван опустил «калаш», выпрямился. От прилива адреналина заболело в груди. – Блять.

– Ну и видок у тебя. – Пашка сидел на полу. Бочонок с пивом стоял рядом – хороший, кстати, бочонок, примечательный. Белый, глиняный, литров на пять. С вылинявшей наклейкой, но еще можно разобрать надпись и рисунок. «Кëльш», прочитал Иван. И где Пашка его раздобыл? Двадцать лет выдержки – для вина и то много, а для пива так вообще.

– Какой?

– Ну, такой… жениховский. – Пашка негромко засмеялся. – А я тебя искал, между прочим. Целый вечер по станции мотался – никто тебя не видел. Сазон тоже.

Иван помолчал.

– Я на «Приморскую» ходил, – сказал наконец.

– Да ну? – Пашка мотнул головой. – Че, серьезно? Ты за подарком мотался, что ли? Во дает. Нашел?!

«Кое-что нашел», подумал Иван.

– Завтра увидишь. Нечего тут.

– Сволочь! – Пашка вскочил. – Я для него… А он! – Вспомнив о Кате, Пашка снова помрачнел. – Да-а. Ты когда определишься, кто тебе нужен?

– Я уже определился, – сказал Иван.

– Я видел, да.

Иван дернул щекой.

– Пашка, давай без этого.

– Понятно, – протянул Пашка. – Эх ты. Будь я на твоем месте, я бы Таню на руках носил… Вот скажи: зачем тебе эта Катька? У тебя все на мази, нет, ты все рвешься испортить. Че, совсем дурак?!

– Что-то, я смотрю, тебя эта тема сильно трогает.

Пашка выпрямился:

– Смотри, обменяешь цинк патронов на банку протухшей тушенки.

– Па-ша.

– Что Паша?! – Друг взорвался. – Думаешь, приятно видеть, как ты себе жизнь корежишь?!

– У нас с Катей ничего нет.

– Точно. Я прямо в упор видел, как у вас там ничего нет!

– Это было… – Иван помедлил. – Прощание. В общем, не бери в голову.

Пашка несколько мгновений смотрел на друга в упор, потом вздохнул.

– Подарок-то покажешь?

Иван усмехнулся. Открыл сумку и вытащил то, зачем ходил на «Приморскую». Пашка осторожно принял находку в руки.

– Ух, ни фига себе. И не высохло ведь?

– Ага, – сказал Иван. – Как тебе?

Пашка присвистнул:

– А-хуеть. Я тебе серьезно говорю. Это а-хуеть. Держи, а то разобью еще, ты меня знаешь.

На ладони Ивана оказался стеклянный шарик. Выпуклый стеклянный мир, наполненный прозрачным глицерином. На заснеженной поляне стоял домик с красной крышей, с трубой, вокруг дома возвышались елочки. Все это окружал крошечный деревянный забор. Иван потряс игрушку. Бульк. И в шаре пошел самый настоящий, белый, пушистый снег.

Снежинки медленно падали на красную крышу, на елки, на белую равнину вокруг. Красота.

– Думаешь, ей понравится? – Иван посмотрел на Пашку.

– Что? – Пашка вздрогнул, оторвал взгляд от шарика. – Дурак ты, дружище, ты уж извини. Это а-хуенный подарок.

Решетка с надписью «Василеостровская» отделяла жилую часть платформы от хозяйственной. Анодированный металл тускло блестел. Иван толкнул дверь, кивнул охраннику, долговязому парню лет шестнадцати: