Читать книгу - "По следу саламандры - Александр Бирюков"

Небо ненадолго стало серым перед рассветом, и начало наливаться синью. Звезды померкли, а потом принялись истаивать, поглощаемые синевой. Впереди меж домами все чаще стала светиться пустота. Будто там, впереди — край света. Или нет — конец города и начало света. Подкрадывалась прохлада, пробиралась под одежду и дразнила кожу.

Лена не без удивления заметила, что вокруг стали появляться многочисленные прохожие. И все они стремились туда же — к свету в конце перспектив улиц. Сначала одинокие фигуры, ссутуленные, кутающиеся в пальто и плащи. Некоторые в надвинутых диковинных шляпах. Потом стала появляться публика поживее — стайки нарядных девушек в распахнутых шубках и накидках поверх праздничных платьев. Они щебетали вполголоса, пересмеивались. К ним постоянно присоединялись новые, кружащие юбками и шляпками…

Молодые пары, молча прильнув друг к другу, шли не быстро, но все равно поспешно в том же направлении.

А еще чуть позже стали появляться повозки, плотно загруженные оживленными пассажирами.

Было ощущение, что в эту кромешную рань словно все стекаются на какой–то праздник.

Протарахтели с сопящим звуком диковинные автомобили, похожие на кареты… Длинный, открытый красный паромотор поравнялся с Леной и Флаем и притормозил, засипел, пустил облачко пара.

— У нас есть пара свободных мест, — обратилась к ним дородная дама с зонтиком и бобровой опушкой пальто вокруг шеи, — не откажетесь подъехать остаток пути с нами?

Дама стояла в длинном салоне, покачиваясь. От нее ощутимо веяло медом и алкоголем. Она покачнулась, рухнула на сиденье, перевесилась бюстом через дверку и посмотрела на Лену блаженным взглядом нетрезвого мопса.

— Я достойная госпожа Куст, — сказала она, — Агнесс Гудвин Порп Куст. А вы, дитя мое?

— Лена, — сказала Лена, но, сообразив, что для солидности это слишком коротко, перевела свою фамилию Белозерова: — Лена Уайт Лейк. По прозвищу Тяпа.

Услышав это, дама Куст отшатнулась, словно ее щелкнули по носу. Флай хмыкнул.

Потом, решив, видимо, что это шутка, дама захихикала.

Она была очень забавна, и ее попутчики — не менее. Среди них наличествовали: рыцарь в доспехах из толстых пластин внахлест, от чего походил на еловую шишку, натуральная принцесса, два инкубаторских, неразличимо похожих друг на друга джентльмена в клетчатом и девушки в розовом и красном. Возницу в черном плаще и неимоверно высоком цилиндре Лена не посчитала.

В паромоторе действительно имелась пара свободных мест напротив леди Куст.

Лена умоляюще посмотрела на Флая. Ноги просто отнимались. Она же прошла полмира за эту ночь! Флай благосклонно улыбнулся и взялся за ручку двери.

Когда все расселись поудобнее, возница открыл клапаны, и паромотор с шипением двинул вперед по улице, обгоняя поток людей, целеустремленно стремившихся в одну сторону.

Мадам Куст немедленно начала болтать. Оказывается, люди в повозке — ряженые, что–то вроде самодеятельной труппы, которую возглавляет она — мадам Куст. И на празднике, который вот–вот начнется, они должны изображать неких мифологических персонажей.

Лена не вслушивалась, поэтому не уразумела, что это за персонажи. Тем более что знание об этом всем присутствующим казалось само собой разумеющимся, и подробностей никто не уточнял. Вот только принцесса должна была изображать именно ту, чьим именем представилась Лена. Мадам захихикала, а принцесса кивнула, ревниво поджав губки.

По мере приближения к берегу моря все притихли. Мадам Куст сделалась какой–то величественной и одухотворенной, словно была причастна и посвящена. Причастна к таинству.

Посвящена в сокровенное знание.

* * *

Мрачный, как черная повозка смерти, паромотор Клауса Шмидта остановился на сумрачной улице в квартале меблированных комнат. Здесь обитали весьма разнообразные личности.

Был предрассветный час, сизый и зыбкий. На улице ни души, вот разве что одинокий ватермен шагал рядом с понурой лошадкой, тащившей бочку под негромкий, отчетливый цокот копыт и шелест колес.

В одной руке ватермен держал вожжи, а в другой шланг, которым привычно поводил из стороны в сторону, омывая булыжную мостовую, иногда прицельно направляя струю воды на частички мусора и отправляя их в ливневые стоки.

Привычным взглядом ватермен оглядел шесть колес паромотора и сапоги человека, вышедшего из него. И колеса, и сапоги были чистыми. Ватермен удовлетворенно кивнул в ответ на свои бесхитростные мысли.

Он потянул рычажок на оглобле, приводя в движение вентиль на маленьком паровом насосе: улица довольно чистая, и воду можно поберечь, уменьшив напор.

Шмидт в развевающемся плаще, размашисто шагая, направился к своему подъезду. Огромные сапоги, кажущиеся весьма тяжелыми, ступали по мостовой почти бесшумно.

Ватермен посмотрел ему вслед.

Кто этот человек?

Работник ночных улиц не одобрял полуночных прохожих, если это не фонарщик или расклейщик афиш. Все другие люди должны спать ночью, полагал этот человек, спать — и дать возможность специальным людям прибрать к утру Мир, обновить его, сделать вновь опрятным и уютным.

Нет уж, если кто–то в такой час не спит, не отправляет ночную работу или, уж в крайнем случае — не предается грезам любви, не создает произведение искусства, то такой человек, само собою, — противник того, чтобы поутру Мир стал лучше.

По одежде человека, спешившего к подъезду в предутренний час, ватермен не мог судить о его месте в обществе, не заметил также ни цехового знака, ни герба. Однако этот человек правил паромотором. Нет, по мнению блюстителя чистоты улиц, это был неправильный человек. Нехороший.

Шмидт вернулся домой после дела. Карло не было в городе, и Клаус был предоставлен сам себе. В его жизни крайне редко случались подобные моменты.

Шмидт пребывал в самом скверном расположении духа. Еще бы! Мистер Бенелли будет в ярости. Шмидт провалил дело. В сумраке его души блуждали противоречивые чувства.

Ведь он все сделал правильно. Он одним только чутьем и наитием вычислил этого мерзкого Флая[17]. Он определился с кругом поиска, ходил, вынюхивал и выспрашивал там и сям. Но иногда спрашивать даже и не требовалось. Придя в какое–то место, Шмидт чувствовал, что это не то, Флая здесь не было и не будет. Он настиг его. Он подобрался к нему вплотную, вот только не сумел его схватить.

Это было невероятно!

Неправильно, вот что!

Возмутительно и неправильно.

Шмидт никак не мог понять, что сделал не так. Он не подвергал свои действия анализу. Не в его натуре анализировать. Он должен был чувствовать. Но он не чувствовал ошибки.