Читать книгу - "Пилот на войне - Клим Жуков"

Пока командование прикидывало, как половчее обрушить на супостата тяжкий молот стратегического наступления, из нас выжимали соки.

Шелест разработал схему вывода авиакрыла и принялся испытывать ее на практике. Нетривиальная задача развертывания при перегрузе несущего вымпела. Полетная палуба забита! Доступ к катапультам затруднен! Обслуживание в штатном режиме невозможно!

Значит, будем справляться за счет улучшения методики. Улучшенная методика, по мнению кап-два, заключалась в задалбывании последовательности действий в область бессознательных рефлексов, от мозжечка до копчика. До потери волнового движения подопытных.

— Ну, блин, ну, Андрюха! — сказал Оршев на третий день.

Мы только что вернулись из космоса. Космоса, авианосца, космоса, авианосца, обратно космоса и так четырнадцать часов подряд!

— Так круто не было даже в Академии, — ответил я, валясь в койку как был, не снимая ботинок.

— Сколько у тебя медалей?

— Две медали и орден. — Ваш покорный слуга был скорее мертв, чем жив. — «За Наотар», «Отвага» и «Слава» третьей степени.

— Вот! Орденоносец! И у меня «Отвага»! — Оршев тоже валялся, а его рука с выставленным пальцем обвинительно указала на подволок. — А гоняют хуже чем кадетов!

— Хочу мороженого, — внезапно сказал я. Даже для самого себя внезапно.

— Чего? — не понял Веня.

— Мороженого.

— А я выспаться. — Рука упала вдоль хладного оршевского тела.

— Это после войны или на том свете. — Я сделал попытку выйти в вертикаль. Неудачно.

— А вот дудочки. Пойду сейчас, дам в рыло Шелесту и закатают меня на губу. Недели на две! Вот я там отосплюсь! И вот такую ряшку наем! — Веня показал руками предполагаемые размеры ряшки.

— За «в рыло Шелесту» тебя не на губу закатают, а под трибунал. С расстрельной перспективой. Бунт на корабле в боевых условиях. Статья сто семь — одиннадцать. От десяти лет до вышки, — на память процитировал я.

Оршев помолчат. Потом со скрежетом повернулся на бок, чтобы лучше меня видеть.

— Толку, Андрюха? Так нас клоны ухлопают, а так — свои. Только свои быстро и сразу, а клоны — хрен его знает.

— Ты чего, Вениамин? — Голос у него был нехороший. Надломленный какой-то. С таким голосом военные способны на безрассудства. — Ты чего, рехнулся?

— Нет. — Он потер виски. — Или да. Черт его знает.

Если уже нет разницы, кто именно выпишет тебе пропуск к апостолу Петру, свои или враги — это плохо. Это очень плохо. Это на грани человек или даже за ней.

— Веня, брат, послушай, я тебе друг?

— Друг, без вопросов.

— А Колян Самохвальский?

— Ну… — Оршев подергал свой отросший русый чуб. — Тоже. Пока был жив, думал, что так, приятель, а как погиб, понимаю — друг.

— А Терновой, которого у тебя на глазах спалили? — Ваня Терновой — наш сокурсник, был ведомым Оршева и погиб при прорыве на Грозный, когда мы на «Андромедах» подвозили ракеты для субмарин ПКО.

Причем нехорошо погиб. Ожоги девяноста процентов тела. «Дюрандаль» дотянул до «Трех Святителей», Ваню перевели в госпиталь, где он и скончался, оставаясь почти неделю в полном сознании. Почти неделя в личном аду — на тяжелых болеутоляющих, потому что аппарата управляемой комы ему не досталось. Говорили, когда отпускал наркоз, Терновой орал так, что звукоизоляция не справлялась.

Словом, вопрос ниже пояса, в самое яблочко. Или сорвется сейчас Вениамин, или нет.

— Ты к чему клонишь? — Оршев резко сел на койке.

Я тоже сел. На всякий случай.

— Я к тому клоню, что если меня вот так же сожгут… ведь могут?..

— Запросто.

— Ты как, сумеешь на себя в зеркало смотреть? Если в тюрьме отсидишься? А в твой «Дюрандаль» посадят желторотого, из этих, из «стюардесс». И вот его сожгут точно. Вместо тебя, здоровенного, тренированного лба!

Глазки Венечки располагались теперь строго напротив моих. И они сверкали. Что и требовалось.

— Говнюк ты, Румянцев, — сказал он после внушительной паузы и снова лег.

— Говнюк, — согласился я.

А ночью нас по тревоге швырнули обратно в космос. Отрабатывать прикрытие собственного авианосца. По возвращении я думал, что прописать Шелесту по харе, пожалуй, не самая плохая идейка.

Через неделю такой жизни я вообще перестал думать. Некогда.

Опять-таки, что и требовалось.

25 мая мы принимали участие в грандиозных общефлотских маневрах на орбите многострадальной С-801-7.

Сперва была учебная драка на орбите. Европейцы, ниппонцы и все прочие выступали за условного противника. После драки мы все вместе разыграли высадку на поверхность пяти дивизий. Давили очаги сопротивления, прикрывали высадку, обеспечивали развертывание.

В разгар праздника нас накрыли настоящие, совсем не условные клоны.

Сразу пять ракетных мониторов отстрелялись «Паириками». Как водится, с такой дистанции, что партия перехвата поспела лишь к расходящемуся солитону Бруно-Левашова. Мониторы уже нырнули в X-матрицу, гады!

Два фрегата в безвозврате, прямо на космодроме. В третьей бронетанковой потери — их приголубило в чистом поле.

Скандал, короче говоря.

1 июня поступил приказ на перебазирование «Дзуйхо», и не одного его.

Армада звездолетов выдвигалась в некую точку пространства, чьи координаты до сих пор не преданы огласке. Тогда была секретность, а теперь… кому нужна та точка пустого космоса теперь?