Читать книгу - "Рогора. Пламя войны - Даниил Калинин"

– Но ведь сам Когорд решился на формальную зависимость от Республики.

Глаза Энтары расширились еще сильнее:

– Какие все же мужчины глупцы! Смотрите на вещи вроде бы и трезво, но не видите очевидного! Лехи ни разу не сдержали слова, данного кому-либо из вас: Торогу они обещали сохранить его жизнь и жизнь семьи – но позже шантажировали отца возможностью их казни. Отцу обещали честный обмен на Торога, сохранение армии под его началом и полную автономию – но тут же подготовили удар в спину. Наконец, сейчас они могут обещать Торогу, что выполнят договоренности с отцом, касающиеся автономии, войска, налогов, невмешательства в дела Рогоры… Но это же очередная ложь! Вся их цивилизованность обусловлена лишь тем, что сегодня лехам в первую очередь важно как можно быстрее замирить нас. И все же они следуют с войском через всю страну, чтобы настигнуть тебя, любимый… Торог им необходим, да, но как только армия Рогоры – то есть все те, кто собрался под твое знамя, – перестанет существовать, необходимость в моем брате отпадет. Зачем позволять сыну мятежника и активному участнику восстания единолично править в княжестве, если эту территорию гораздо легче разбить между верными вассалами и контролировать их, как было раньше? И Торог ничего поделать с этим не сможет! Пойми, Аджей, сдаваться нельзя: что бы ни говорил мой брат и как бы искренне ни верил в свои слова, это очередная ловушка врага. Они дурили, дурят и будут дурить вас, пока вы верите их лживым посулам – но какими бы честными и логичными они ни казались, лехи преследуют только собственные интересы и собственную выгоду! Единственный наш шанс сохранить хоть что-то, за что боролся мой отец, – это выиграть в бою!

Да, Энтара оказалась настоящей дочерью Когорда. Видимо, тесть недооценивал ее, раз до последнего не делился планами о восстании. Впрочем, правильно делал: чем меньше людей знает о таких делах, тем больше шансов на успех.

Супругу, ребенка и убитую горем тещу я отправил с другими беженцами на восток. Оправившегося от ран отца я всеми доступными словами заклял следовать с ними, насилу взяв обещание не отступать от семьи ни на шаг – и при необходимости воспитать моего сына таким же благородным шляхтичем. Расставание с ним было горьким, очень горьким – но только он, я в этом уверен, способен сохранить их жизни.

Не слушая ничьих увещеваний, я отправил с беженцами целую тысячу стражей из нового набора, достаточно неплохо вооружив. И хотя вероятность нападения торхов ничтожно мала – после таких-то потерь! – рисковать любимыми я не счел возможным. Тем более что степь замолчала уж очень подозрительно! Высланные на три дня пути вглубь ковылей дозоры не обнаружили не только ни одного торха, но даже следов их стоянок! А это может означать что угодно, например, потеряв большую часть мужчин, остатки кочевий ушли от наших границ – а ведь этим может воспользоваться другой степной хищник! Сколько их было до торхов? Есть и другой вариант: новый хищник уже пришел – и беззащитные кочевья торхов просто бежали…

С уходом беженцев и молодых стражей под моим началом осталась примерно тысяча всадников, из них две с половиной сотни уцелевших кирасир, сотни три стрельцов, собранных по нитке среди стражи, мастеровых и воинов, спасшихся в мясорубке у Львиных Врат, да чуть свыше двух с половиной тысячи пикинеров. Из которых опять-таки более половины составляют вчерашние кметы.

Я спрашивал себя – а что привело их под мое знамя? А ответ-то прост: месть. Практически все новобранцы столкнулись в свое время или с бесчинством ландскнехтов, или с жестокостью степняков, и тех и других на нашу землю привели лехи. Потеряв любимых или не сумев в свое время защитить их честь, мужики взяли в руки самодельное оружие в надежде, что когда-нибудь все же доведется поквитаться. И что после этого (если выживут, конечно) они вновь смогут считать себя мужиками – а не безвольным скотом, чьих родных можно запросто грабить, обрекая на голодную смерть, насиловать и убивать – порой просто ради потехи…

Да, они будут драться до конца. Вот только чем? Пиками, перекованными из кос? Такое оружие вряд ли возьмет даже самый слабый доспех. Алебардами, изготовленными из обычного плотницкого топора, насаженного на длинное древко?! Еще бы они успели научиться им хоть относительно сносно владеть… Да, строй новичков разбавляет какое-то количество ветеранов – вчерашних желторотых юнцов, постигнувших страшную науку смерти в летних боях. Про доспехи и говорить смешно – если, конечно, не считать броней холщовые рубашки. Расхаживать перед бойцами в кирасе, наплечниках и наручах, словно горящими на жарком солнце, на деле как-то неловко.

И эта фаланга (скорее толпа, изобразившая некое подобие строя) будет отражать атаку на валу. Сколько они продержатся?

Но это только полбеды. Потеряв Львиные Врата, мы лишились остатков заготовленного пороха. После летних битв с торхами его практически не осталось и в крепостях стражи – думали, что удара из степи опасаться больше нечего, а запасы в свое время заготовим… Только вот времени у нас нет. И пороха у нас – из расчета на три выстрела из огнестрела да по одному из самопала… Плюс на один залп каждой из трех наспех отлитых в Барсе легких пушечек. Их я также расположил на валу в надежде хоть немного усилить позицию обороняющихся да сбить с лехов спесь картечным залпом в упор – все осторожнее будут.

Все стрельцы находятся в крепости: если Бергарский купится на показную силу внешнего укрепления (а то вдруг я гранат наготовил да земляные пушки заложил?!) и начнет атаку на южную стену, лехов подпустят поближе, а после хорошенько проредят залпами в упор. Правда, если штурм после этого не захлебнется, отбиваться будем саблями… А на валу, когда враг тормознет у гиштанских рогаток, их встретят лишь стрелы стражей.

Единственная моя надежда на победу заключается лишь в том, что лехи, пойдя на штурм, так или иначе завязнут – или на южной стене, или на валу. И вот тогда-то я поведу на вылазку кавалерию, попробую ударить во фланг штурмующей пехоты и смешать ее – тогда и конница противника не сможет встретить нас достойно. Н-да, такой вариант действительно возможен – вот только надо быть глупцом, чтобы всерьез рассчитывать, что Эдрик Бергарский его не предусмотрел.

Я остановился перед строем бойцов, внимательно вглядываясь в их светлые, чистые и чуть отрешенные лица… Да, когда готовишься погибнуть за что-то действительно стоящее, можно сказать, святое… в такие моменты воины будто бы перерождаются, обретают вдруг душевные качества, которых сами в себе не подозревали. Например, безрассудную отвагу, готовность жертвовать собой, беспощадную ярость к врагу… Именно это состояние охватило сейчас воинов – и ни в коем случае нельзя позволить его спугнуть. Надо что-то сказать – что-то, что тронет их, разожжет уже родившееся в душе пламя мужества и самопожертвования. Надо что-то сказать… Но именно сейчас слова отчего-то застревают в горле, а голова совершенно пуста!

– Гонец от лехов!

Мысленно поблагодарив так удачно посланного Бергарским посланца, я поднялся на гребень вала. От порядков противника действительно отделился статный воин на крупном, ослепительно-белом (скорее даже снежно-белом) жеребце.

– Нет, это не гонец…