Читать книгу - "Сборник "Игрок" - Александра Лисина"

даже не помышляя не то что куда-то идти, а даже не пытаясь встать. Знаю просто, что если встану, то тут же упаду. А падать со скалы опасно – подо мной метров двадцать сплошного камня, крутой до невозможности склон, куда лучше не взбираться без страховки, и целая равнина битого щебня, при падении на который с такой высоты от меня не останется даже мокрого места. Вот и лежу я теперь. Вот и пою тихонько, потому что слезать отсюда некуда, спрыгнуть нет никаких сил, позвать на помощь некого, а летать без крыльев я еще не научилась.

Только ворон и развлекает меня своим молчанием. Хотя какое ему до меня дело – непонятно. Может, просто мимо пролетал. А может, увидел, как я падаю с горки, да и решил проверить, не найдется ли чем поживиться. И, хоть на ужин я не годилась, видимо, ему было интересно за мной наблюдать.

А мне все равно. Пусть себе сидит. Другой-то компании до рассвета у меня так и так не будет.

Сколько я пела, точно сказать не могу. Но достаточно долго для того, чтобы голос не просто охрип, а превратился в усталый шепот, почти не тревожащий воздух. «Кино», «Воскресенье», «Ария», «ДДТ»… я пела все, что только могла вспомнить, и все, что соответствовало моему разбитому состоянию. Особые авторы для особого настроения. В котором из всего огромного мира остается лишь беспросветная тоска‚ и где даже внезапный прыжок со скалы видится не последней глупостью, а лишь завершающим штрихом к законченной картине неудавшейся жизни.

Зажав в левой руке королевский сапфир, я в который раз задумчиво отерла лицо, отметив про себя, что крови течет уже гораздо меньше. Кажется, заклятие, хоть и было сильным, все же не справляется с «синькой», и она успешно меня подлечивает, не давая помереть под пристальным взглядом смутно знакомого приятеля. Ну, вернее, мне хочется думать, что ворон тот же самый – больно необычно он себя ведет: не улетает, не клюет, не боится. И даже смотрит сверху почти по-человечески.

– Иди-ка сюда.

Ворон задумчиво наклонил голову, однако послушался – припрыгал, смешно подскакивая на камнях. Более того, видя, что я не порываюсь вставать и даже шевелиться, он нахально запрыгнул мне на грудь и уже оттуда уставился круглым желтым глазом, словно спрашивая, зачем звала.

– Хочу убедиться, – пояснила я, внимательно его изучая снизу. – В том, что ты тот самый. Ты ведь не в первый раз меня находишь, верно?

Ворон насмешливо каркнул.

– Вот-вот. С крылышками-то именно ты мне подсказал. Да и в Эйирэ могу поклясться, что тебя видели. И от жрецов в Невироне ты меня отмазал. Только вот вопрос: почему? Что ты во мне нашел? Помнится, в тот раз ты на этот вопрос не ответил. А теперь что скажешь?

Он пренебрежительно фыркнул.

– А в клюв? – спокойно осведомилась я, выразительно качнув кулаком с болтающейся снизу цепочкой. На что ворон снова каркнул – явно негодующе, после чего больно царапнул мне когтями грудь и, хлопнув крыльями, проворно взлетел.

Я проводила его взглядом, пристально следя за тем, как он делает наверху широкий круг (то ли почета, то ли, наоборот, похоронный), а потом негромко затянула:

– Черный ворон, что ж ты вьешься,

Над мое-е-ею головой?

Ты добычи не дожде-е-ешься…

Черный во-о-рон, я не твой…[26]

– Кар! – недовольно откликнулся на мои инсинуации ворон.

Я фыркнула.

– Да и пес с тобой. Когда приспичит, вернешься. Не зря ж ты за мной по всему миру таскаешься? К тому же… – я машинально посмотрела на зажатый в руке камень и, увидев на нем «синьку», вздохнула. – Ну вот. И этот испачкался. Сколько же во мне крови, а? И сколько из нее человеческой? Сволочь ты, Ли-Кхкеол. Мне давно помереть пора, а твоя «синька» все дело портит! И сдохнуть никак, и жить неохота. Ты бы хоть спросил, гад, хочу ли я становиться похожей на тебя. Хоть бы предупредил, что оно так получится. Э-эх…

Уронив голову обратно на камень, я снова бездумно уставилась на небеса.

Тяжело вот так лежать без движения, высчитывая, сколько же там высыпало звезд. Но встать не могу – ноги подкашиваются. Едва руками шевелю, однако недолго и без особого толку. Вон, даже какой-то камешек не могу удержать на весу больше минуты. Какое уж тут спускаться? Разве что головой вниз прыгнуть? Но я вроде не самоубийца. Мне бы до утра как-нибудь дотянуть. Долежать потихоньку, не свалившись со своего насеста. А там посмотрим, где я есть. Может, до братиков дозовусь, и они мне всыплют по первое число за то, что…

Внутри предупреждающе все сжалось от одного намека на воспоминание о короле, и я поспешно повернулась на бок, чтобы, если опять вырвет, хотя бы не сделать это на себя. Однако пронесло – просто помутило и все. При этом ощущения остались – «блеск». Можно по коробочкам складывать и за большие деньги продавать тем, кто желает на своей шкуре узнать, что такое депрессия.

Хорошо, что хоть нигде и ничего не болит. Как в песне – боли больше нет. По, крайней мере, физической. А о той, что догорает внутри, жадно выгрызая глубокие каверны, никто не узнает. Впрочем, к этой боли я уже успела немного привыкнуть. Человек, как оказалось, ко всему привыкает. Даже к смерти. Слабость только немного мешает. И апатия безумная – ничего не хочу. Ни шевелиться, ни вставать, ни звать на помощь. Впрочем, и не могу тоже – чувствую, что если только чуть напрягусь, то внутри что-то окончательно лопнет. И тогда залью я половину степи своей драгоценной «синькой», потому что и так держусь из последних сил.

Сейчас я – словно крохотный камешек, упавший с вершины огромной скалы от удара тяжелого сапога; прокатившийся по ее гладкому боку, потерявший все свои корни и почему-то остановившийся на самом краю бездонной пропасти, каким-то чудом зацепившись за дрожащую от напряжения соринку. Лишь качнет его легким ветерком – мгновенно сорвется вниз. Шепнет кто-то неловкое слово, заденет слегка – и он уже не удержится. А внизу глубоко. Темно. Глухо, как в могиле. Только и слышно, как воет между скалами невидимый ветер. И видно, как сверху лениво проплывают тяжелые, равнодушные ко всему тучи. Ни вперед ни качнуться, ни назад уже дороги нет… застрял бедный камешек. Завис на пороге настоящего. И падать не хочет, но и возвращаться обратно некуда. Все сожжено позади. Все разрушено. А