Читать книгу - "Меч на ладонях - Андрей Муравьев"

– Да к тому же мы же уже одного из местных авторитетов отправили в его… эту самую… Вальгаллу. – Он ухмыльнулся, глядя, как вытягивается лицо ученого. – Ну, того самого, который на пиратском корабле был, а его Захар славно так приметил.

– Ну, это же ради спасения, – промямлил археолог.

– Так то ж для того ж, – уверенно добавил казак, деловито проверяя спусковой механизм револьвера.

Они споро запаковали все вещи. Первым идти вызвался Пригодько, выучивший лабиринты местной архитектуры как в пределах замка, так и в городе. Вторым шел Горовой. Он, самый здоровый из отряда, хоть и уступал в росте Малышеву, был, несомненно, самой боеспособной единицей. За ним – Сомохов и Малышев.

Однако, как только они вышли из комнаты, где провели последние дни, в спину раздался повелительный окрик:

– Именем императора, стоять и не двигаться!

Из коридора к ним бежали человек пятнадцать стражников во главе с седоусым рыцарем.

На свое несчастье, ученый замешкался. Вместо того чтобы, как остальные трое, припустить по коридору, он остановился. Мгновение спустя в его грудь врезалась булава первого из преследователей.

– Брать живыми, – донеслось из-за спин.

Потерю Сомохова «полочане» заметили только через пару коридоров.

– Ах, вы ж! – рявкнул Горовой, разворачиваясь к преследователям.

Тройка беглецов уже выскочила к воротам, ведущим во внутренний двор замка. Оттуда – мимо полусонных стражников, через сторожевую башню, открытую днем в город, и – свобода.

Подъесаул заревел, как раненый бык, и повернул назад.

– Куда? – прохрипел Костя, проносясь мимо.

– Они ж, курвы, Улугбека Карловича взяли, – зарычал казак.

Малышев притормозил.

– Если нас здесь повяжут, а нас здесь точно повяжут, ни я, ни вы ему не поможем, Тимофей Михайлович.

Пудовые кулаки казака сжимались и разжимались с быстротой, которой бы позавидовал любой мастер восточных единоборств.

Костя выдал последний довод:

– Без Генриха его не казнят, а мы его ночью выручим. – Он уже уверенней потянул Горового за рукав. – Этого они от нас не ждут.

Казак вздохнул:

– Точно… Ночью. – Он повернулся к Малышеву: – Но этой ночью вярнемся. Мне без Карловича никак нельзя. Я ж за його головой, ежели чего.

Костя хмыкнул:

– Вернемся… Зуб даю.

Через десять секунд трое русичей, пинками разогнав разомлевших на мартовском солнце коротышек-стражников, вырвались в город. Вонючие узкие улочки легко укрыли троих одетых в скандинавские одежды пришельцев – во временной столице Германской империи было много иностранцев, и на бегущих, а потом и просто прогуливающихся варваров никто не обратил внимания.

10

Улугбек потерял сознание всего на несколько минут, но, когда его глаза снова обрели способность видеть окружающий мир, он почувствовал себя так, будто недавно родился. Ноги и руки ученого были туго связаны толстыми волосяными веревками, а рот закрывал кляп. В довершение всего, на голову придворному сказителю надели пыльный мешок, в котором дышать было практически невозможно. Археолог не видел, где находится, но чувствовал, что его довольно грубо волокут по лестницам и переходам, слабо беспокоясь о том, что во время транспортировки голова и копчик пленника больно бьются о выступы и углы.

Ученый попробовал привлечь внимание мычанием, но добился только чувствительного пинка. В груди все горело от чудовищною удара дубинкой.

До окончания своего вынужденного путешествия Сомохов старался не подавать признаков жизни. Через десять минут, за которые он успел насчитать минимум пять лестниц, задержанного доволокли до конечного пункта. Тело ныло, в ушах стоял гул от постоянных ударов о ступеньки. Ученого кинули в угол.

Тут же археолог почувствовал, как кто-то начал надевать на его ноги кандалы и заковывать руки в наручники. Невидимые враги споро переворачивали недвижимое тело, снимая волосяные веревки и заменяя их железными обручьями. Время от времени, чтобы пленник не расслаблялся, на спину обрушивался пинок или короткий удар. На счастье, палач или его подручный не отличался телосложением от типичных местных жителей, и удары носили скорее профилактический характер.

После того как «полочанина» растянули на цепях у стены, с головы его сняли мешок.

По запаху и сырости Сомохов уже догадался, что находится в подземелье. Теперь он мог в этом удостовериться.

Квадратный зал с низкими потолками, затянутыми разводами от воды и плесени. Темные углы, до которых не доходил свет от единственной лучины у входа. Две расплывшиеся личности с маленькими поросячьими глазками и мясницкими фартуками и знакомая фигура придворного лекаря за их спинами. У стеллажа, украшавшего собой всю стену, стоял маленький суховатый старичок с бодрыми горящими глазками. Короткая седая борода была ровно подстрижена, длинные руки незнакомца заканчивались тонкими сильными пальцами, которые впору было увидеть у музыканта.

Незнакомец представился:

– Иоганн Пыгнар. Главный дознаватель его императорского величества.

После представления дознаватель улыбнулся.

Сомохов попробовал хорохориться:

– По какому праву? Да что вы себе позволяете? Я государю буду жаловаться!

Дознаватель улыбнулся широкой добродушной улыбкой старика, которому приходится выслушивать реплики несмышленыша:

– Жаловаться вам, герр Сомохх, можно будет лично Господу Богу нашему, да и то, ежели Он удосужится вас выслушать.

Улугбек Карлович присмирел.

– Это ошибка какая-то. Я к отравлению киевлянина непричастен, – промямлил смутившийся археолог.

Дознаватель напрягся и кивнул головой. Одно из свиных рыл метнулось к небольшому столику в углу и зашуршало, готовя перья и чернила.

– Думал я подождать до прихода отца Анвульфия, но коль вы сами начали говорить… – Пыгнар сделал театральную паузу. – Пиши, Брого. Дознаваемый при задержании начал открещиваться от отравления Кондратия, сына Будимира, сотника и советника императрицы Адельгейды. Хотя никто ему не сообщал о смерти последнего и тем более о его отравлении.

Дознаватель сделал небольшую паузу, наблюдая, как лицо археолога теряет цвет, превращаясь в безликую белую маску.

– Что говорит о его знании об отравлении сотника Кондратия и несомненной сопричастности к этому.

Брого, старательно сопя, выводил скрипучим пером на пергаменте произнесенную фразу.

– Посему считаю необходимым применить к испытуемому форму допроса с пристрастием, дабы уличить его в расхождениях в словах и поступках и избавить зерно истины от сора злословия, – вычурно добавил Пыгнар, поворачиваясь к заерзавшему археологу. – Вы, северяне, говорят, очень крепкие мужи, к боли практически равнодушные.