Читать книгу - "Вредители - Александр Накул"

под журчание воды в традиционном садике ― но прямо сейчас в деревнях, что ютятся среди дремучих лесов на севере того же самого острова люди настолько бедны, что новорождённым девочкам заматывают голову в вечернюю газету, пока не задохнутся, а старики, почуяв срок, на своих двоих отправляются в чащу ― чтобы больше не вернуться. Мы совсем не маленький архипелаг ― мы ненамного меньше Германии. А население у нас и вовсе огромно: его хватило бы, чтобы заселить половину просторов России. Людей, которыми управляет мой отец и на которых наживается твой отец ― их в нашей стране очень много, а полей и пастбищ больше не становятся. И потомки самураев ― самые бедные из жителей нашей страны, ведь служили самураи за рис, а не землю. Чтобы они не стали разбойниками ― мы отправляем их в армию. Чтобы прокормить армию и страну, чтобы было, куда переселять излишки населения ― нам необходимы колонии. Весь мир охвачен войной ― а у нас нет ресурсов. Мы не голодаем сейчас, как при сёгунах, только потому, что у нас есть колонии. Они есть у всех европейских держав. Без дешёвой еды и руды, без могучей армии ― не достигнуть нам утончённой культуры.

― И до каких пор мы будем возделывать чужую землю, политую нашей кровью?

― До тех пор, пока времена настолько не изменятся, что это всё перестанет вообще что-то значить.

Соноко хмыкнула. Попыталась налить себе чаю, но в чайнике уже было пусто. Она так и осталась сидеть с пустой чашечкой.

― Некоторые люди не только ждут, но и готовы сами менять эпоху. А некоторые не против, чтобы их на фронт отправили. Это называют героизмом ― хотя что героического в послушании? Самураев древности на войну никто не посылал ― они сами туда шли, оставляя за собой опустошённые земли.

― От меня больше толку в тылу. И не надо говорить, что все просто подчиняются. Я знаю людей, которые живут по-другому.

― Ты что, тайное общество какое-то отыскал? И тебя туда даже приняли..

― Тайные общества у нас вообще-то запрещены,― напомнил Кимитакэ,― Времена-то военные.

― Разве есть преграды для настоящих патриотов?

― Всё не так просто, как тебе кажется.

― ..И в этом обществе настоящих юных патриотов,― Соноко торжествующе заулыбалась,― есть девушка, да? Она намного лучше, чем я. Ты не можешь выкинуть её из головы. И ты мечтаешь отличиться перед ней, быть с ней или хотя бы умереть за неё. Это за такую, как я умирать не интересно!

Она говорила и говорила, но в голосе не было ни злобы, ни даже ревности. Совсем напротив, щёки раскраснелись, глаза блестели, а само лицо выражало торжество и триумф, ― как будто она только что лично утопила целую эскадру американских кораблей.

― Не надо фантазировать!― произнёс Кимитакэ.― Нет никакой другой девушки!

― А кто же тогда есть в этом тайном обществе?

― Я не могу отвечать на вопросы о твоих же фантазиях.

― Ты не можешь сказать. Ты не решаешься сказать!

― Я всегда говорю то, что есть!

― Хорошо, я делаю вид, что тебе поверила!

23. Ода д’Аннунцио

Что-то странное случилось в комнате. Всё те же светлые стены, всё тот же стол, всё тот же светильник. Всё те же двое за этим столом. Всё те же окна, заклееные для светомаскировки газетами.

И всё равно что-то в ней изменилось. Как будто над столом только что пролетел призрак. Призрак давно исчез, ты уже сомневаешься, действительно ты видел то, что видел ― а комната уже всё равно другая.

― По пути сюда я читал старый журнал,― нарушил молчание Кимитакэ,― и вдруг вычитал, что умер д'Аннунцио. А я и не знал.

― Я слышала фамилию, но не слышала, кто такой. Судя по фамилии и известности, могу предположить, что это не какой-то твой родственник.

― Это такой крупный современный итальянский писатель. Хотя судя по тому, что умер и в старости ― больше не современный. Он умер, оказывается, ещё в тридцать восьмом.

― Ну, мне тогда было лет десять. В том возрасте я любила только стихи про зверушек, написанные женским письмом. Давай, рассказывай, что за деятель.

― Для начала ― цитата.― Кимитакэ развернул журнал и начал зачитывать:― “Достигнув осуществления в своей личности тесного слияния искусства и жизни, он открыл на дне своей души источник неиссякаемой гармонии. Он достиг способности беспрерывно поддерживать в своем уме таинственное состояние, рождающее произведение красоты, и мгновенно преображать в идеальные образы мимолетные впечатления своей богатой жизни… Обладая необычайным даром слова, он умел мгновенно передавать самые неуловимые оттенки ощущений с такой рельефностью и точностью, что иногда только что выраженные им мысли, теряя свою субъективность благодаря удивительному свойству стиля, казались уже не принадлежащими ему… Все слушавшие его в первый раз испытывали двойственное впечатление — восторга и отвращения…”. Как нетрудно догадаться, это он о себе.

― О-о-о! А он умел себя похвалить!

― Он родился во время шторма на борту бригантины “Ирена” ― во всяком случае, так ему запомнилось это событие. Рос на юге Италии, где щедрое солнце и беспечная нищета, козы пасутся в античных развалинах, а деревянные статуи святых рыдают сверкающей кровью. Даже самые простые моряки и крестьяне тех мест страшно горды и суеверны, и крепко ценят то, что переводится с итальянского как “святой трепет ужаса”. Чтобы их впечатлить мало парижских измен или немецкого