Читать книгу - "Товарищ Брежнев. Большой Песец - Дмитрий Абрамов"

В последних числах марта мы подошли к Оулу. И не было радости в том, что мы достигли цели. В строю остались 1230 человек. Более полутора тысяч камрадов мы потеряли за неделю пути. За несколько километров до города мы впервые за эту неделю столкнулись с противником. Окопы, артиллерия. Не знаю почему, но из авиации тогда отметилась всего четвёрка финских истребителей. Мы попытались с ходу прорваться к городу. Ни черта не получилось. В окопах были русские, и у них было просто огромное количество пулемётов. Наша атака захлебнулась. Из атаки не вернулись почти полтысячи солдат. Мы ушли в лес к северу от города. Шрайбер был ранен, и его несли на самодельных носилках. И тут оказалось, что я остался последим выжившим командиром батальона и следующим по званию и должности офицером нашей дивизии за Шрайбером. Шрайбер приказал мне принять командование. Он сказал, что лёд в заливе ещё должен держаться и у нас есть шанс по льду дойти до нейтральной Швеции. Если бы мы тогда знали, что Швеция уже совсем не нейтральна…

Шрайбер застрелился, а я ночью вывел остатки дивизии на лёд залива. Почти двести километров до Швеции. Мы думали, что ещё пять дней пути и наши мучения закончатся. Наивные…

Все мы были одеты в зимнюю белую форму, но за время отступления она перестала быть белой. Мы были хорошо видны на льду. Нас никто не преследовал, только раза три-четыре в день прилетало звено-другое финских истребителей и развлекалось охотой на обессиленных солдат. Днём начало пригревать солнце, и лёд покрывался лужами и хлюпающей снежной кашей. Ночью температура падала и начинал дуть пронизывающий, влажный и холодный ветер. Сказать, что мы устали, это не сказать ничего. Мы были измотаны до предела. Последние сухари закончились ещё в первый день ледового перехода. Иногда удавалось подстрелить нерпу, и тогда её разрывали и ели прямо сырой. Каждый день мы теряли по сотне товарищей, и большую часть из них не от огня финской авиации. Солдаты просто не выдерживали тяжести пути. Они просто падали на лёд и засыпали. Помочь им было нечем, и остатки дивизии уходили дальше, оставляя умирать своих камрадов.

К концу шестого дня пути на западе показался шведский берег. Мы почти дошли. Ещё чуть-чуть. Ещё одна ночь, и утром мы будем спасены. Мы так думали. Не останавливаясь, мы брели почти всю ночь. И вот под утро…

Свиньи! Нам преградила путь полынья, метров сто, не переплыть, не сможем. Поначалу мы думали – полынья. Мы взяли правее и пошли вдоль полыньи. Она всё не кончалась и поворачивала к востоку, назад к финскому берегу. Тогда мы повернули на юг, мы шли до обеда, а полынья, издеваясь над нами, и не думала заканчиваться, она давала нам возможность видеть берег и не давала к нему подойти. Где-то она сужалась до пятидесяти метров, а где-то разливалась до нескольких сотен. До берега же было не более пяти километров. Всего час пути! И не было возможности его пройти. Иногда кто-нибудь из камрадов не выдерживал и бросался в воду. Никто из них не смог преодолеть эту мутную водяную пропасть. Правда, один парень из реактивного артдивизиона всё же доплыл до противоположного края полыньи, но выбраться на лёд так и не смог.

Мы брели дальше на юг. Прилетел финский истребитель, покружился над нами и улетел, даже не став по нам стрелять. День и следующую ночь брели-ковыляли. Сотни полторы нас осталось на ногах. Сил точно подсчитать бойцов у меня уже не было. В середине следующего дня далеко на юго-востоке я разглядел в доставшийся мне по наследству от Шрайбера бинокль корабль. Он шёл через льды на север. Мы устремились к нему. Но он, не обращая внимания на нас, ломал лёд, уходя на север. Ледокол. Я с запозданием предположил, что и злополучная полынья, отделявшая нас от берега, является его следом.

Ночью лёд под нами дрогнул. Мы ощутили движение. Видимо, наша льдина откололась. Была надежда, что, дрейфуя, мы сможем прибиться к берегу. Иногда над льдом разносился скрежет. Это наша льдина сталкивалась со своими сёстрами. Но добежать до места столкновения мы не успевали. Мы уже просто не могли бегать. Мы могли только брести, едва переставляя ноги. На второй день дрейфа столкновение льдины с береговым припоем произошло недалеко от нас. Ковыляем. Трое счастливчиков успевают перебраться с нашей льдины на лёд берегового припоя. Ещё десяток камрадов проваливаются под начавший крошиться в месте столкновения лёд. Наша льдина опять удаляется от берега.

Мы долго смотрели вслед бредущим к берегу счастливцам. Везунчики? Я стоял и смотрел в бинокль. Вдруг один из везунчиков исчез. Двое заметались, запаниковали и через несколько секунд они тоже провалились под лёд. Смотреть, выбрались ли они, я не стал.

Куда-то идти было бессмысленно. Льдина дрейфовала по воле ветра и течений, оставалось только ждать. Холодно и сыро. Для того чтобы согреться, мы раздевали тела умерших камрадов и надевали на себя их форму вторым-третьим слоем. Жрать хотелось неимоверно. Кто первый придумал есть строганину – не знаю, только в какой-то момент вопрос с пищей, казалось, был решён. У заледеневшего трупа отрезали ногу и строгали её кинжалами. Наевшись, люди засыпали. Многие не просыпались, примёрзнув ко льду.

Ветер, пронизывающий, холодный ветер. От него не спасал даже тройной комплект одетой формы. Мы начали строить из трупов камрадов ветрозащитные стенки. У кого-то даже получалось соорудить небольшие избушки-шалаши, используя вместо брёвен-досок тела умерших товарищей. В живых нас к пятому дню дрейфа осталось едва два десятка. У каждого было укрытие, сложенное из заледеневших мертвецов, которых он потихоньку обгладывал. Друг с другом мы не общались. Дни-ночи проходили в тумане-забытьи.

В какую по счёту ночь раздался треск ломаемого льда, я уже и не помнил. Надо было посмотреть, куда нас прибило, с чем мы столкнулись. Я выглянул из своей мертвецкой-избушки и не поверил своим глазам. Нас прибило к берегу. До растущих на прибрежных камнях сосен было буквально несколько десятков метров, и меня от них не отделяла вода. Мираж? Да нет, всё очень реалистично. Вдруг какие-то тени метнулись от леса на льдину. Почти сразу раздался утробный рык. Рычали тени. Перекрывая рык, в нескольких местах нашей льдины раздались наполненные болью вопли. Зазвучали выстрелы.

На льдину с берега перебралась большая стая волков. Они почему-то не захотели довольствоваться мёрзлыми трупами, а решили добраться до нашего ещё тёплого мяса. Вспышки выстрелов, разрывы последних оставшихся гранат. Последний бой горнопехотной дивизии СС «Норд». Бой с волками. Из боя вышли только двое. Я и Курт – унтер из рембата дивизии. И шесть волков. Пока шёл бой, льдину опять оторвало от берега и понесло в уже порядком расчистившееся море. У нас с Куртом осталось всего три патрона к винтовке и одна граната. Возможно, если пошариться по льдине, то можно найти ещё, но волки. Они спрятались от нас за одной из избушек и пировали над телом убитого ими нашего камрада. А мы сидели в другой избушке и боялись пошевелиться.

Закончив пир, волки принялись изучать захваченную льдину. Нас они, видимо, чуяли и не горели желанием к нам приближаться. Особенно после того, как я подстрелил одного не в меру любопытного и настырного. Сутки прошли в вооружённом нейтралитете. Спали по очереди, урывками. В какой-то момент мы, видимо, заснули оба. Проснулся я от вопля Курта. Волки выволакивали его из нашего укрытия, вцепившись ему в ноги. Я, разваливая сложенную из трупов стену, рванулся прочь. За спиной раздался взрыв. Курт использовал последнюю гранату. Вой посечённых осколками волков. Треск. Причудливая трещина побежала по льдине, отделяя меня от окровавленного товарища и последнего оставшегося в живых волка. Повезло?