Читать книгу - "Первая академия. Том 2 - Amazerak"

— Слушаю вас внимательно.

— Двадцать восьмого февраля поместье, принадлежащее князю из рода Оболенских, посетили дружинники Святослава Шереметева. Возникло досадное недоразумение, из которого Пётр Оболенский сейчас пытается раздуть драму. Пострадал один слуга, да и тот, прямо скажем, по собственной глупости. Никакого иного ущерба нанесено не было. Сами понимаете, мелкий инцидент, не стоящий внимания. Однако меня сильно беспокоит поведение Петра Оболенского. Слишком много он об этом говорит, раздувая из мухи слона. Невольно возникают подозрения, а не готовит ли он новый заговор?

— Да неужели?

— Да-да, и я не шучу. Пока проблем нет, но, Константин Григорьевич, мы все понимаем, чем это грозит. Вы хорошо знаете Петра Оболенского. Вот я и прошу, так сказать, посодействовать в разрешении проблемы ради нашего общего спокойствия.

— Что именно от меня требуется?

— Поговорите с Петром Петровичем, утихомирьте его, напомните о нашем с ним договоре, гарантом которого вы согласились стать. Пусть он уймёт гнев. А если и есть какие-то претензии к Шереметевым, так пускай решает их в судебном порядке, цивилизованным образом.

Константин Григорьевич помолчал немного, обдумывая слова Орлова, и кивнул:

— Будьте спокойны, я поговорю с Петром Оболенским. Никакой заговор он не устроит.

Глава 21

В понедельник мы с Тамарой снова устроили тренировку, однако на этот раз пошли не в поле, а на площадку, где я занимался раньше. Встретили здесь Якова и ещё пару ребят с факультета огня. Яков уже полностью оправился от травм — магическое врачевание творило чудеса — и продолжал упражняться. Но в силу обстоятельства мы с ним редко пересекались в последнее время. Он тренировался здесь два-три раза в неделю, я же, чаще всего, ходил в поле.

Мы немного пообщались. Яков не был напуган происшедшим. Сказал, что угроз не боится. Чувствовалось, есть у человека некий стержень. Такие соратники мне нужны. Вот только как оно сложится — пёс его знает.

Я и Тамара взялись за подготовительные упражнения, а когда ребята ушли и площадка опустела, мы снова принялись отрабатывать атаку и защиту, как и прошлый раз.

Я ждал новости про нападение, но ни в понедельник, ни во вторник никакой информации не поступило. Ректор не торопился мне сообщать о ходе расследования. А может, и сообщить было нечего.

Во вторник вечером позвонила Настя.

— Меня в воскресенье родители опять зовут на ужин. И что мне делать? — спросила она.

— Встретимся через полчаса возле ограды полигона, — сказал я.

Настя пришла в условленное место.

Пока я не видел смысла рассказывать Вяземскому про угрозы в её адрес. Возможно, чуть позже. Сейчас у меня родилась идея получше. Я хотел устранить главу тайной канцелярии. Он был замешан во многих грязных делах, и моё убийство планировал непосредственно он. Выдавался отличный шанс покончить с ним.

Разумеется, Насте я об этом не сказал — сказал другое:

— Ни о чём не волнуйся, я поеду с тобой и, если что-то случится, прикрою.

— Ты? — Настя скептически посмотрела на меня. — Будешь моим личным телохранителем?

— Что-то вроде того.

— Ну я не против. Только что ты сделаешь с Безбородко и его людей?

— Мне не впервой драться.

— Да, я помню, что ты дрался с Огинским. Но Безбородко посильнее будет.

— Насколько сильнее?

— Кажется, у него седьмой ранг.

— Седьмой — не страшно. Мне уже не раз приходилось сталкиваться с дружиной твоего рода, в том числе, с одарёнными.

— Когда?! — Настя выпучила глаза. Она вообще ничего не знала о том, что происходит.

— Как-нибудь расскажу. Долгая история.

— Всё равно не нравится мне это, — нахмурилась Настя.

— А что предлагаешь?

— Уехать. Только мне деньги понадобятся. Если бы ты мне одолжил…

— Это всегда успеешь. Попробуем пока с охраной тебя повозить. Тебе осталось учиться всего год с небольшим, и ты хочешь бросить академию из-за какого-то подонка?

— Не знаю… — Настя задумалась. — А на каникулах мне что делать? Тоже в академии сидеть?

— Лучше в академии сидеть, чем в гробу лежать. Ближе к сроку подумаем, что делать.

Настя вздохнула. Она скептически отнеслась к моему плану, но возражать больше не стала. Договорились созвониться ещё раз в субботу вечером.

На следующий день мне пришли сразу два письма — от Хилкова и от Горбатова. Горбатов писал, что с радостью бы предоставил мне помощь, но людей у него мало. Так же сообщил о договорённостях насчёт пленных. Обмен должен был состояться на следующей неделе. По его итогу мы получали сто пятьдесят тысяч от графа Зейдлица и ещё тридцать — от Шереметева.

Хилков же был готов выделить Оболенскому до пятнадцати человек из собственной стражи, но он желал лично побеседовать с Оболенскими насчёт условий предоставления помощи.

Вечером я связался с Петром Петровичем, чтобы сообщить новости.

— Я сделал, что вы просили, — сказал я. — Мы можем получить поддержку из Ярославля. Но для начала придётся обсудить детали.

— Алексей, ситуация изменилась, — ответил Оболенский. — Мы будем решать проблему законным путём. Но я всё равно благодарен вам за отклик. Может быть, однажды нам снова придётся обратиться за помощью к нашим друзьям из других городов, но не сейчас.

— Рад, что вы нашли способ решить данную проблему бескровно, — сказал я, хоть меня и охватило разочарование.

Пётр Петрович не пожелал ввязываться в драку, решил действовать через суд. Так он и лицо не терял, и кровопролития избегал. Вот только удастся ли ему призвать Шереметевых к ответу? Даже если суд вынесет решение в его пользу, я сомневался, что Святослав согласится выплатить компенсацию. Кто заставит, спрашивается?

Что мне было делать? Один я не мог ничего предпринять. Стражи у меня не было, да и сил в себе пока не чувствовал, чтобы бросить вызов Святославу. Оставалось тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться, чтобы в короткие сроки максимально поднять свой уровень владения магией.

Параллельно я собирался развивать дело в Ярославле. На неделе дал Лизе указание открыть там кофейню, как только получим деньги с выкупа пленных: вначале одну, чтобы посмотреть, как пойдёт, и если всё будет хорошо — можно ещё пару штук.

В четверг Комаровский сообщил, что ректор вызывает меня к себе. По какому поводу, надзиратель не сказал, но