Читать книгу - "На распутье - Павел Дмитриев"

Последнее, что намечалось из программы срочного внедрения, — полупроводниковые лазеры из оптоволоконных приемопередатчиков SFP и GBIC[266]. Было их у меня больше двух десятков, одноволоконные, двухволоконные, одномодовые и мультимодовые… Всякой твари по паре, а то и больше, ибо экономить на расходном материале локальных и операторских сетей две тысячи десятого года смысла не имелось.

Если снять корпус, под ним обнаружится небольшая плата с парой десятков обычных элементов и одной микросхемой, которая в основном управляет параметрами излучения. Особого интеллекта в модуле нет, обычный последовательный преобразователь, но технология явно не шестьдесят пятого года. А вот если поковырять поглубже, то из кожуха можно достать сам излучающий элемент. Ничего экстраординарного в нем нет, даже лазером назвать сложно. Обычный кусочек полупроводника с p-n переходом, из торца которого при пропускании тока излучается свет. Размер элемента заметно меньше спичечной головки. Но быстродействие умопомрачительное, гигагерцы, и мощность такова, что легко позволяет устанавливать связь по прямому волокну на сотню километров.

Не думаю, что в СССР тысяча девятьсот шестьдесят шестого года уже имелось нечто подобное, но открытие вот-вот должно было произойти. Жорес Алферов получил Нобелевскую премию по физике именно за работы самого начала семидесятых, и темой их был тот самый p-n гетеропереход, позволяющий передавать гигабиты в Интернете двадцать первого века[267]. Проблема, насколько помню, в подборе пар полупроводников и технологии их производства. Где-то читал про трехслойный волновод на основе арсенида галлия, но на этом мое материаловедческое образование заканчивается[268]. Это, конечно, примерно то же самое, что сказать во времена флибустьеров: «Сокровище зарыто на Юкатане». Но при наличии работающих образцов все выглядело очень даже реально.

Но все же этот раздел техники мне был знаком куда лучше, чем первые компьютеры. Спасибо бракоделам-китайцам, научили разбираться в вопросе несколько глубже, чем нужно для обычной эксплуатации. Пришлось привыкнуть, кроме этикетки, внимательно читать и описание, а также задавать правильные вопросы о технологии производства. Поэтому, немного покопавшись в памяти, мне даже удалось нарисовать основные схемы и параметры типа «глазковой» диаграммы. Вдобавок вспомнил умные слова — «деградация перехода», «квантовые точки», «вертикальный инжекционный», «резонатор Фабри-Перро». Надеюсь, последний уже хотя бы изобретен и на меня не будут смотреть как на идиота[269].

Дело было за малым — найти будущего Нобелевского лауреата и уговорить его заняться нашим небольшим вопросиком. Впрочем, это не казалось серьезной проблемой. Искомый товарищ и не думал скрываться от бдительного ока спецслужб, а спокойно работал в физико-техническом институте Иоффе, яростно копал материал для своей докторской диссертации.

…Ленинград встретил оттепелью и зарядами противного мокрого снега с дождем. Хорошо хоть самолет успел сесть нормально. Больше всего меня удивило название аэропорта «Шоссейная», даже повеяло чем-то из детства, типа стихов Маршака про человека с Бассейной[270]. Впрочем, здание аэропорта было не менее интересным. Небольшое, как приличный дворец культуры заката империи, с ограненными почти в шестеренку колоннами и окнами в неглубоких нишах, образующих что-то вроде фальшивой колоннады. Изнутри высокий гулкий купол, двойной свет и, как это водится в СССР, вездесущие барельефы рабочих, колхозников и прочих сомнительных личностей. Только в отличие от московской простоты тут их дополняла очень красивая роспись в глубоких синих тонах, почти как в храме. Место иконостаса занимала стилизованная карта авиационных маршрутов.