Читать книгу - "Паладины - Андрей Муравьев"

«Это правильно! Такой заложник – наш пропуск!» – Тимофей Михайлович оценил идею.

Быстрее! Вот слетел вниз, подняв столб пыли, толстый деревянный брус, ворота начали распахиваться. Раненый эмир, подвешенный в люльке между двумя всадниками, что-то крикнул. В открывшуюся щель прошмыгнул верховой, следом – другой, затем двинулись телохранители, оберегавшие своего господина.

«Не успели!» – констатировал Тимофей. Рука автоматически отбила вялый выпад неприятеля.

Створки распахнулись. Толпа хлынула наружу. И тут же раздалась короткая автоматная очередь.

– Deus! – это уже откуда-то из-за частокола.

И разочарованный вопль десятка тюркских глоток при виде набравшего ход клина латной христианской кавалерии. Венегор, выведя обоз за пределы города, оставил пехоту прикрывать телеги, а сам вместе с Малышевым повел всадников вдоль стены на помощь своему баннерету. Поспели они вовремя.

Зажатые между молотом и наковальней, растерявшие кураж и веру в спасение, тюрки, тем не менее, сражались ожесточенно и яростно. После удара конницы христиан их и оставалось-то человек десять. Но те, кто еще мог, встали живой стеной, организовав в узком проходе ворот настоящую бойню. Отборные воины, каждый из них в бою стоил двух-трех кнехтов. Булатная сталь в опытных руках резала кольчуги, пробивала латные вставки и щиты, каждое мгновение отправляя на тот свет все новых латинян.

– Назад! Все – назад! – заорал сзади барон.

Крестоносцы отхлынули, оставив перед сгрудившимися мусульманами небольшой пятачок земли.

– И помните: главного – живым!

Десять арбалетчиков выступили из строя. Тюрки вскинули щиты, изукрашенные цитатами из Корана, но это не помогло. Залп – и десяток блестящих воинов превратился в мешанину хрипящих, искромсанных тел, пришпиленных к внутренней стене ворот. Только эмир в золоченом шлеме, укутанный в одеяла, пытался подняться с земли. Его не задел ни один болт.

Все! Бой окончен. Горовой опустил саблю, выпрямил спину.

К лежащему военачальнику мусульман подошел Рональд Бозэ. Барон нагнулся к раненому, легко отбив припрятанный кинжал. Одной рукой франк приподнял тело плененного врага.

Русич впервые близко увидел предводителя тюрок: аскетичное лицо со впалыми щеками, горящие глаза над крючковатым гордым носом, холеная бородка с проседью. Сильный противник!

Барон все так же одной рукой держал врага на весу. А второй… Сталь кинжала была острой, но франк вел лезвие не спеша. Разрез на шее эмира тянулся от самого уха. Кровь потоком хлынула на руки Бозэ. Мгновение спустя уже мертвое тело полетело наземь.

– Что ж ты… – Горовой еле сдерживал клокочущий гнев. Столько людей положить, захватить такого знатного заложника… И так его лишиться!

Барон развернулся к союзнику, и слова упрека замерли на устах баннерета. Таким опустошенным было лицо франка, и столько горя было в его глазах.

Крестоносцы молчали. Проходила эйфория боя, азарт. Кто-то начал перевязывать раны, кто-то оглядывался в поисках товарищей. Некоторые склонились к остывающим телам, собирая трофеи. Часть добивала раненых врагов. Но большинство не отрывало глаз от шатавшейся фигуры Рональда Бозэ. А тот устало брел между трупами. Когда он поравнялся с Горовым, барон остановился. Глядя пустым взглядом в никуда, поверх голов, франк устало произнес:

– У меня… когда я принял крест, было трое сыновей. Все пошли со мной… – Он вытер рукой попавшую на лицо кровь. – Старшего я потерял при Гераклее… Средний умер в пустыне – воспалилась и загнила пустячная рана…

Бозэ перевел взгляд на казака. Тимофей Михайлович с трудом сдержал дрожь – в пустых глазах бушевала и ярилась пустота. Только маленькая слезинка замерла в уголке.

– А сегодня младший шел в авангарде, когда напали эти… – Барон обернулся и для наглядности ткнул перстом в труп эмира и его телохранителей. Слова звучали буднично и устало. – Их вождь самолично перерезал глотку моему сыну…

Рональд открыл рот, собираясь с мыслями, сделал глубокий вздох.

– А я – ему!

Он двинулся дальше, и до слуха подъесаула донеслось:

– Только мне это уже…

Когда сгорбленная и разом постаревшая фигура крестоносца отдалилась на десяток шагов, стоявший рядом пышноусый кнехт глубокомысленно изрек:

– Проклятая война… Merde![86]– После чего согнулся и срезал с плаща мертвого кочевника дорогую фибулу византийской работы.

Казак кивнул.