Читать книгу - "Лихо. Игла из серебра - Яна Лехчина"

иногда и вовсе чужими, но, если проснуться, всё станет как раньше, верно?.. Со двора – далёкий шум, и значит, его самого вот-вот растолкают братья или позовёт мать: «Берко, ну Берко, Беривой!»

А порой это было похоже на самые беспутные набеги. Ночь, и огни, и визг, и хруст ломающихся костей, и очертания кособоких избёнок… Но когда плоть расходится и тошнотворно чавкает, а чужой крик срывается до писка, почему вдруг становится солоно во рту?..

Иногда снились и настоящие сны. Обычно: опять та хижина и поймавший Беривоя Ткач – медовые тени на бревенчатых стенах, чёрный волчий мех, лязг ножей и игл, журчание воды. Беривой знал, что однажды это точно случалось взаправду. Он то приходил в себя, то заново впадал в забытье, и то угрожал Ткачу, то умолял его всё прекратить. А однажды и вовсе расхохотался безумным смехом.

– Ты за это поплатишься, – шипел Беривой. Он не ощущал своё тело ниже шеи, но ещё мог зло мотать головой. – Шкуру с тебя спустят и пошьют из неё шубу для господаря, как ты сейчас шьёшь!.. Я тебе сам конечности поотрубаю и лапы вместо них приделаю…

Ткач на это не отвечал. Только вздыхал устало и заново погружал Беривоя в беспамятство.

Такие сны давно надоели, и тем удивительнее, что внезапно приснился новый – по темным холмам бежал огромный одноглазый волк. И отчего-то Беривой смотрел на волка не со стороны, а будто сам сидел внутри него.

На удивление, места оказались знакомыми, – Беривой не раз объезжал их по приказу господаря. Трава хрустела под лапами. Ветер завывал в осинах. В мыслях – ни тени сомнения, куда бежать: Беривоя вёл запах, как нить-поводырь из зачарованного клубка.

Так могло бы пахнуть наливное яблоко, которое сожмёшь в кулаке – и лопнет, брызнув соком. Так мог бы пахнуть человечий страх, когда заваливаешься в крестьянскую избу, а девка в сенях понимает, что бежать некуда. И так могла бы пахнуть тёплая кровь, бьющаяся в жилах подстреленной дичи.

Пасть наполнилась слюной. Близко! Так близко…

Ночь новолунная. Завтра появится тонкий новорождённый месяц, но пока лишь чернота да звёзды вокруг, утыкающие небосвод, точно крохотные прорехи от вражьих стрел.

На холме – лесок, за леском – овраг, а в овраге… Из груди Беривоя поднялся рык. Прислонившись к склону, будто утомившись за день, сидела та самая колдунья из свиты господаревой советницы. Та, из-за которой Беривою и снились эти странные сны, та, из-за которой он и попался Ткачу. Та, которая пахла, как размозжённое наливное яблоко, и человечий страх, и тёплая кровь.

Рыжая коса переброшена на грудь. Лицо умиротворённое, с сонной полуулыбкой, едва подсвеченное звёздным сиянием, которое улавливал звериный глаз. В Беривое закипела ярость: как девка может так спокойно спать, когда он сам – в постоянном дурном забытье? А ещё – подери её стоегостские боги!.. – у неё было два глаза. За это и за многое другое захотелось, чтобы и её лицо лопнуло, как сжатый плод.

Беривой спрыгнул в овраг.

Ветер в ветвях застонал жалобно, как от боли. А лицо девки не изменилось, даже когда Беривой сомкнул зубы у неё на шее, – голова мотнулась, словно тряпичная, и косу провезло по склону. Беривой вонзил когти в её мягкий живот, надавил задней лапой её голень, вминая в землю и ломая, как прутик. Ресницы девки едва затрепетали от потока воздуха, но на губах осталась всё та же издевательская и спокойная полуулыбка.

Сверху полыхнул огонь.

Беривой шарахнулся о склон оврага и, вывернувшись, неожиданно увидел собственную тень – очертание чудовища, проявившееся в свете брошенных факелов. На Беривоя, как осенние листья, посыпались стрелы и копья: звериный глаз различил, что у их наконечников была позолоченная кайма – никак зачарованные?.. И сети, сети, тут же появились сети – тоже позолоченные, они слетели вниз, чтобы облепить Беривоево тело…

Он ждал боли или того, что бывает вместо неё во сне. Но прежде, чем первый наконечник пропорол бы ему шкуру, чудовищная тень сползла со склона и накрыла Беривоя, как вторая кожа.

Искры, крики, пламя… А рядом – такая же невозмутимая, хоть и переломанная, – лежала колдунья, и рыжая коса прикрывала её щёку.

Беривой попытался дёрнуться – получилось!.. Он рванул что есть силы вверх по склону. Обернулся и увидел, что на дне оврага осталась тень, повторяющая огромного волка, будто тёмное отражение. Тень была опутана золотыми сетями, пронзена копьями и стрелами, и из её ран шёл дым, а из единственного золотого глаза текла не то золотая кровь, не то слёзы.

– Что за!..

Беривой смял человека на пути. Тот был одет, как стоегостский дружинник. Он опрокинулся навзничь, и лапа Беривоя продавила ему грудь; шлем слетел от удара, и Беривою показалось, что он узнал его лицо. Эту бороду, и эту рассечённую бровь, и эти закатившиеся глаза.

Вдоль оврага прошёл ропот. Дружинники стали разворачиваться, наводить стрелы на настоящего Беривоя, но куда там!.. Он пронёсся, как вихрь. Чуть не зашиб ещё одного, но перед ним внезапно выросла стена колдовского огня. Беривой свернул, бросился к другому холму, и стрелы свистели за ним, а чары вспыхивали, как огромные костры. Стрел Беривой не боялся – одна пробила бедро задней лапы, ну и нечистый бы с ней, – а с колдовством пришлось похуже.

Огонь обступил плотным кольцом, но Беривой метнулся напрямик, не разбирая дороги. Завоняло палёной шерстью. Перед глазом заискрило, однако Беривой продолжил бег. Он был быстр, так быстр, как никогда, – быстрее копья, стрелы или чародейского заклятия. Он мчался мимо стонущих осин, пока крики и треск за его спиной не затихли.

Обожжённые бока тянуло. Лапу покалывало. На зубах остался странный привкус. Не человечья плоть – хотя откуда бы Беривою знать, какова она?.. – а едва уловимая сладость, точно девка-колдунья была набита не костями и мясом, а пчелиным воском.

Остановился Беривой только, когда над лесом забрезжил розоватый рассвет. Беривой скатился к безымянной речке, забился в сырую пещеру и свернулся, поджав пробитую лапу. Стрела торчала из неё, и сквозняк слегка играл с оперением, похожим на ласточкин хвост, – точь-в-точь как у стоегостских дружинников. У самого Беривоя тоже когда-то были такие стрелы. Хотя почему – были? Вот проснётся, возьмёт их, пойдёт искать Ткача и тогда…

Беривой укрыл морду лапой. Нет уж, пусть лучше ему мерещится, что он опять мальчишка, который дремлет в отцовском доме и которого вот-вот растолкают мать или братья. А если и вправду братья, то скорее придёт старший, которому Беривой ещё в