Читать книгу - "Двойной генерал-2 (полуостров Сталинград) - Сергей Чернов"

на восток. За ними остаются три набирающих силу лесных пожара, угрожающими небу дымными расширяющимися шлейфами.

2 сентября, вторник, время 09:15.

Минск, штаб Западного фронта.

— Потери? — задаю вопрос, когда Копец в почти полной тишине заканчивает доклад. Все слушают, буквально замерев.

Кажется, удалась мне маленькая месть за предыдущие неприятности.

— Четыре Пе-2, три И-16, один И-153 и одиннадцать человек лётного состава.

— Экипаж Пе-2 и лётчика И-16, что направили сбитые самолёты на вражеские аэродромы представить к наградам посмертно. Вплоть до звёзд Героев. Все экипажи бомбардировщиков к орденам Красной Звезды и Красного Знамени. Тебе тоже в личное дело занесём подготовку и организацию успешной боевой операции.

Истребителям награды за отдельные операции обычно не дают. Они по результату получают Героя за полтора десятка сбитых машин. Но в личном деле всё будет учтено.

— Итак, товарищи, — обращаюсь ко всему штабу, — считаю задачу выполненной. Немецкие ВВС лишились ста четырнадцати самолётов…

— Ста семнадцати, — поправляет Копец. — Ещё три в воздушном бою сбили.

— Да, хорошо. Александр Яковлевич, подавайте сводку в Информбюро вместе со вчерашними данными. Наши потери не забудьте упомянуть.

— Москва не пропустит в эфир сведения о наших потерях, — замечает Фоминых.

— Вот вы и проследите, товарищ комиссар, чтобы они их не скрывали, — смотрю на него долгим взглядом. Пока он не прячет глаза. Все мои штабные так тщательно придерживают дыхание, что отчётливо и громко доносятся из-за открытого окна трели какой-то пичуги.

Давний у нас спор по этому поводу. И Москва частенько, к моей досаде, его поддерживает. Очень ругались в первый раз, когда я по минскому радио полные сводки дал. Сейчас просто недовольно молчат. А это не правильно, обнародовать только наши победы и умалчивать о поражениях. Это служит причиной вредных слухов и производит нехорошее впечатление. Ведь какой вывод можно сделать из таких подчищенных сводок? С непрятным душком. Как это так, наши сбили столько-то самолётов, сожгли сколько-то танков и положили огромное количество пехоты, но при этом почему-то отступают?

При полных данных такого впечатления нет. Мы ведь выглядим очень пристойно. Да, вчера потеряли более батальона пехоты и тридцать орудий. Отступили. Сегодня потеряли восемь самолётов. Ну и что? Мы же не выглядим мальчиками для битья! Фрицы вчера заплатили за продвижение на километр тремя танками и полутора десятками пушек. Пехоты никак не меньше нашего. Сегодня больше сотни самолётов. Разве не достойный ответ? Зато при такой честности весь народ понимает степень ожесточённости вооружённой борьбы. И никакого недоумения, а почему тогда мы отступаем, если потери несут только немцы? Ещё при умалчивании могут подумать, что наш урон настолько велик, что мы боимся о нём говорить. Оно нам надо?

И ведь говорил я всё это своему комиссару. Неоднократно. Нет, он будет слушать только указания сверху. Наверняка это он и его люди постукивают на меня Москве. Морда комиссарская!

Так что пусть наступает на горло своей комиссарской песне и отстаивает перед Москвой мою позицию. Как свою собственную, которой у него, к сожалению, нет. И пусть попробует просаботировать.

Попутно рождается соображение, вызывающее досаду. Хорошо, мы грохнули фашиздам три аэродрома. Но если их не принимать во внимание, — по сути, это козырь из рукава, — то фрицы на последнем этапе потеряли меньше нас, при том, что они наступают. До сих пор проигрываем им при прямом и честном столкновении. Придётся всё-таки приберечь им камушек за пазухой, а лучше гранатку…

— Иван Иваныч, сколько там Рычагов новых Яков накопил?

— Полторы сотни, Дмитрий Григорич.

Ага. Надо Пашу «обрадовать», что дюжину самолётов я у него с завода перехвачу. Иванычу поручать бесполезно, с первой секунды разговора Паша его пошлёт в дальние края. Интересный он парень. С одной стороны, он в своём праве, мой приказ выполняет и за мои гарантии, — все Яки только его, — держится. Всё правильно. А с другой, найди кого-нибудь, кто может перечить своему непосредственному начальнику. Только очень независимые люди. Независимые и неудобные, но только такие способны рулить большими делами самостоятельно.

— Владимир Ефимович, что у нас с переброской 24-ой ударной?

— Почти завершена, — начштаба Климовских знает всё, — осталось тылы подтянуть. Уйдёт не более трёх дней.

— Скрытность соблюдается? Там ведь Гудериан близко.

— Судя по отсутствию активности на немецкой стороне, они ничего не заметили.

— Или мы не заметили их активность. Ладно, по ходу дела станет ясно.

Совещание переходит на привычные рельсы. Поставки, распределение ресурсов, наличие резервов, решения Военного Совета, на котором меня всё чаще заменяет Климовских. Забавное ощущение скучной рутинности, свойственному мирному времени, возникает…

— Владимир Ефимович, что у нас с сельским хозяйством? Уборочную закончили?

— Почти закончили, Дмитрий Григорич, — Климовских, по правую руку от меня, смотрит свои записи, цитирует, — на полях ещё примерно треть картофеля и других овощей. Зерновые убраны полностью. К уровню прошлого года зерновых собрано восемьдесят пять процентов, и это даже не из-за военных действий. Лето засушливое…

— Такой вопрос. Если централизованные поставки продовольствия полностью прекратяться, сколько мы протянем?

Климовских задумывается, листает записи.

— По объёму до следующего урожая нам хватит. По некоторым позициям, например, по овсу и пшеницы твёрдых сортов будет нехватка. Но небольшая, с учётом трофейного урожая с Украины.

— Короче говоря, голод нам не грозит?

— Даже дефицита основных продуктов не будет, — немного погодя Климовских начинает смеяться. — У меня такое ощущение, Дмитрий Григорич, что в этом смысле мы живём лучше, чем до войны.

Присутствующие тоже начинают посмеиваться. Хм-м, не один я это заметил. Документально это абсолютно прозрачно, прифронтовые области Москва избавила от всех поставок в центр. Нет, кое-что мы всё-таки отправляем, совсем уж лишнее. Добавляю керосинчику в костерок общего веселья:

— Мы — военные. Для нас война — мать родна.

Немного развеивается ощущение скуки. Приятного, НКВД меня побери, ощущения! Только мирный по своей сути человек, хлебнувший на войне кровавого адреналина по самые уши, способен по-настоящему оценить счастливую скуку мирного времени. Хотя я и то и другое ценю. Война была бы совсем хороша, если б не приходилось терять дорогих мне людей. Супостатов-то не жалко. Лишь бы места для их похорон хватило, а страна у нас большая.

Вспоминаю кое-что важное.

— Николай Фёдорович, у меня для вас большое дело…

Сутки назад идея возникла, которую излагаю полковнику Каршину, преемнику Анисимова на важной должности начальника боевой подготовки.

Суть вот в чём. Каждый крупный бой с участием батальона и выше должен стать предметом немедленного анализа отделами боевой подготовки. С выводами и раздачей слонов и люлей всем причастным. Совещание по поводу прокола 155-ой дивизии, которая проморгала удар Гудериана, могу и я провести. Это крупное сражение.