Читать книгу - "Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский"

украшенная зеленью, зажаренные целиком поросята, фаршированные гречкой с грибами. От созерцания этого изобилия меня оторвал Подхалюзин.

– Порядок, я нашел все, что нам нужно – шустовский коньяк! И заметь, этот чудный напиток представлен купажом коньячных спиртов, выдержанных по классической технологии в дубовых бочках не менее десяти лет! – Георгий протянул мне коньячный тюльпан. – Ну, прозит! Ты тут не скучай, а мне надо кое с кем переговорить. И главное, Александр, прибереги наш коньячок, прибереги!

Последующие полтора часа я наблюдал, как Подхалюзин кое с кем обсуждал вопросы. Кое-кого было довольно много – и с каждым он выпивал, каждого обнимал, для каждого рассказывал нечто смешное. Сколь тяжела участь руководителя в нашей стране! Мне подумалось, что на командные посты необходимо назначать людей, исходя из данных медицинского осмотра, в которых первейшее внимание обращать на показатели печеночных проб. Ведь, как известно, в России вопросы «без смазки» не решаются.

– Ну, давай выпьем и пошли. Время прохода, – Подхалюзин плеснул коньяка из заветной, охраняемой мною бутылки и залпом выпил. – Пошли.

Перемещался Георгий легко и даже с некоторой грацией, словно кашалот, вырвавшийся на океанский простор. Я поспешил за ним. Идти было недалеко. По другую сторону стола среди небольшой группы стоял ректор. Подхалюзин, не сбавляя скорости, врезался в эту группу и, совершив своим мощным животом ловкий маневр, переместил большую часть окружавших ректора людей нам за спину.

– Юрий Михайлович, позвольте засвидетельствовать почтение. Защита прошла просто великолепно, это не первый мой ученый совет, но именно с вашим приходом в Университет… – без остановки источал изысканные комплименты Подхалюзин.

Я был поражен новым для меня талантом моего друга. Георгий, по моим представлениям, был настоящий казак: брутальный и прямолинейный, как пика. Казалось, само понятие гибкость было чуждо его неугомонной натуре. И вдруг выяснилось, что он весьма ловок в обхождении с вышестоящими!

– Позвольте, Юрий Михайлович, представить вам будущего сотрудника нашей кафедры Александра Стефановича, он…

– Полно, Георгий Владимирович, слышал я о вашем Любарском. Давайте, господа, лучше выпьем, только вот коньяку я не вижу, – ректор сокрушенно пожал плечами.

– Сию секунду, Юрий Михайлович, сию секунду, – старенький профессор с кафедры нормальной анатомии по-мальчишески задорно кинулся к столу за коньяком и через мгновение с довольным видом наполнил рюмку ректора. – Пожалуйте, наилучший шустовский коньячок-с и лимончик вот на блюдечке, лимончик-с!

– За науку, Георгий Владимирович! – произнес тост ректор и чокнулся с нами.

Выпили. Юрий Михайлович закусил долькой лимона. Зажмурился от удовольствия.

– Хорош! А о просьбе вашей я уже знаю, Ольга Павловна подходила, хлопотала. Университетское командировочное предписание для доктора Любарского можете получить в канцелярии, я его подписал.

– Огромное спасибо, Юрий Михайлович! – хором сказали мы с Георгием и, пятясь, отошли, сделав ректора доступным для остальных просителей.

– Монстр! – с чувством произнес Подхалюзин и кивнул в сторону – Пойдем спокойно выпьем!

– Георгий, а кто монстр – ректор или она?

– Не вопрос, ты лучше пей и иди, а мне надо еще кое-какие дела утрясти, – Подхалюзин выпил очередную порцию коньяку и задал вопрос в пространство. – Где-то я видел бутылку крымского шампанского?

Увидев, что взор Подхалюзина приобрел знакомую мне характерную задумчивость, я поспешил в канцелярию.

V

Утром следующего дня я проснулся не в лучшей форме. Болели печень и голова. Радовало лишь наличие документа, подтверждающего мое прикомандирование к группе академика Мкртчяна. Я вспомнил, что фамилия защитившегося вчера коллеги была Оганесян, и подивился ловкости Подхалюзина – так все устроить! Но какова Ольга Павловна, кто б знал!

Я выпил стакан огуречного рассола, стоящий на прикроватном столике: «Молодец, Фома, уважил!».

На подоконнике лежала секретная телеграмма от Бахметьева. Сегодня в 14 часов министерское совещание, приглашены обе конкурирующие академические группы. До этого исторического события, в восемь утра пациентку в своей клинике осматривает академик Бомелия, в одиннадцать ту же процедуру, но в Адмиралтейских доках осуществляет Мкртчян.

Из телеграммы следовало, что пациентка находится в двух разных местах, а именно в клинике Бомелия и в доке, чего, конечно, не могло быть. Я знал, что это лишь кажущийся парадокс. Каравелла находилась в доке и нигде более. Там Мкртчян и собирался ее осмотреть перед сегодняшним совещанием. Академик Бомелия, в свою очередь, использовал новаторский прием «лекарского замещения», когда вместо каравеллы в клинику поместили пациентку по имени Мария. Идея этого приема заимствована из гаитянской магии Вуду. Различие же заключается в том, что жрецы, насылая порчу, замещают живого человека куклой, а врачи для лечения используют обратную аналогию. Несомненно, работать с одушевленной пациенткой к тому же в условиях стационара комфортнее. К слову, адаптация данного приема к Российским условиям – заслуга научной школы академика Бомелия.

Сливки вновь оказались кислыми, но мне было не до подобных мелочей – следовало спешить. На скорую руку позавтракав овсяной кашей, блинчиками с брусничным джемом и выпив большую чашку кофе без сливок, я отправился в клинику Бомелия. Очень важно было попасть на профессорский обход.

Профессорский обход – величайшее достижение медицины. Ритуал, отточенный за многие века до совершенства. Это действо неизменно производило на меня огромное впечатление. Завораживающее зрелище! Сотрудники клиники были пунктуальны. Ровно в восемь утра к больной подошли лечащий врач и заведующий отделением, поинтересовались, как дела и как бы между делом, но с придыханием, подчеркивающим всю неординарность предстоящего события, сообщили, что через минуту больная будет проконсультирована самим профессором. Фамилию оного не сообщили, словно это единственный настоящий профессор в целом мире! Пациентка начала тревожиться в ожидании появления светила. Профессор между тем задерживался. И вот, после продолжительной паузы в палату вошли несколько доцентов и, словно гвардейцы в почетном карауле, замерли у дверей. Прошло еще несколько минут. Пульс пациентки достиг рекордной отметки и количеством ударов в минуту сравнялся с пульсом спортсмена олимпийца в момент установления нового рекорда. Обильный пот выступил на лбу больной. Она уже не в силах унять сердцебиение, напряженно всматривалась в двери палаты. Один из ранее вошедших доцентов, ориентируясь на только ему ведомые знаки, распахнул дверь и в то же мгновение в помещение вошла большая группа людей во главе с Ним – профессором!

Высокий, убеленный красивыми сединами мужчина – академик Бомелия, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки и прочая, прочая, подошел к пациентке и взял ее руку.

– На что жалуетесь, голубушка? – спросил он ласковым голосом, одновременно считая частоту сердечных сокращений, определяя частоту дыхательных актов, осматривая глазные склеры, кожные покровы, слизистые и прочая-прочая.

Пациентка и все присутствующие благоговейно затаили дыхание. Через минуту Бомелия отпустил руку пациентки, давая тем самым разрешение дышать. Один из студентов поспешно