Читать книгу - "Короли рая - Ричард Нелл"

Дала закрыла глаза. Совсем забыла!

– Хрен Имлера, – выругалась она и, когда ее подруга ахнула, напомнила себе, как изнеженны и чопорны ее соученицы. – Мне придется рано встать, – сказала она, больше самой себе, – выстирать парадное платье и заправить постель до солнца. Ты должна была сказать мне раньше.

Товарка выглядела обиженной и открыла рот, чтобы выразить недовольство, но Дала перебила – как всегда раздраженная тем, что приходится быть такой мягкой:

– Прости, это не твоя вина.

Они шли вдвоем по небольшой дороге через Гальдрийское селение. Орхус – столица мира – был вообще-то совокупностью двадцати городов, каждым из которых управлял собственный вождь, а в центре стоял главный Гальдрийский храм. От ветра у Джучи застучали зубы, и она обхватила себя руками, чтобы согреться, но такая девочка с Юга, как Дала, не зябла никогда.

Она часто спала, накрыв мехом только ноги, и все равно иногда сбрасывала его ночью, хотя анклав и все дома здесь, на Севере, соответствовали более умеренному климату. Окна здесь были не какой-то девчачьей блажью, а нормой – и снаружи не подстерегали чудовища горного бога. Женщины носили платья без рукавов, даже укороченные юбки, открывающие ноги, а мужчины летом работали полуголыми.

Снова явились образы напряженных юношей с мышцами, вздувшимися на загорелых блестящих спинах, как обычно пробуждая в Дале непрошеные чувства. Она видела мир уже шестнадцать лет – по крайней мере на два года больше возраста, в котором женщины у нее дома выбирали пару и рожали детей – но оставалась девственницей. И полагала, что из-за той жизни, которую выбрала теперь, она всегда будет девственницей. Но другие девушки в кругу – по крайней мере, если спросить их – не были.

Обычная история выглядела примерно так: за несколько дней или недель до своего посвящения будущие служительницы Бога принимали травы и заманивали любых приглянувшихся им свободных мужчин к себе в постель, иногда по двое зараз. Поначалу это казалось Дале нелепым – невероятным и непрактичным. Но, по-видимому, в Орхусе так было принято. Даже предвкушалось мужчинами, хотя и не одобрялось публично матерями и Орденом. С момента своего прибытия Дала сделала вывод, что богатые северяне умеют избегать правил и приличий, выстраивая свои жизни в соответствии с эгоистичными желаниями так, как им удобно. Ее собственный расцвет был несколько иным.

Через месяц после того, как она оставила хладный труп Миши на полу его фермы, кровотечение застало ее в стоге сена. Она как раз была в дороге и ночевала голодная в фермерском сарае, получив меньше помощи и милосердия, чем надеялась; ее лицо все еще было распухшим от швов и болевшим от ножа. Проснувшись, она запаниковала при виде крови, думая, что рана вновь открылась. Затем она почувствовала боль в животе и влагу меж бедер, и к утру новое ощущение утратило всю свою магию. Теперь оно воспринималось лишь как оскорбление – напоминание о трагедии. Миша умер, не узнав плотской любви, не получив священный дар своей матроны. И все это время избалованные дочки Орхуса спали с незнакомцами.

– Куда мы идем? – Джучи слабо потянула Далу за рукав, и она поняла: они миновали дорогу, ближайшую к дому. Подруга шла за нею полквартала, прежде чем заговорить, хотя наверняка прекрасно знала, что путь неверный.

Дала подавила вздох.

– Можно пройти через Восточные врата.

Она провела здесь три месяца и уже достаточно хорошо знала город вокруг подворья, но в темноте все выглядело иначе. Старшие учителя не поощряли передвижения или общение с городскими, а также не позволяли воспитанницам снимать шали или платья, которые их отличали. Но, учитывая повседневные хлопоты, молебны и уроки, все равно у Далы имелось мало времени на такие вещи.

У большинства учениц были тети, сестры или бабушки в Ордене и живущие неподалеку семьи – они могли похвастаться богатством и родословными, которые можно было проследить на тысячу лет назад, и ежедневно жаловались на заточение. Все, кроме Далы. Но ведь ее мать с отцом были нищими Южными фермерами без роду и племени, и, насколько ей было известно или небезразлично, они оба похоронены в земле.

Сожжены, напомнила она себе, на Севере мертвых сжигают.

Так или иначе, ей некуда было идти, не по ком скучать и не с кем видеться. У нее был акцент, над которым смеялись местные: слова слегка искажались небрежными гласными. Она знала об истории мира и писаниях Гальдры меньше, чем все остальные девочки, и часто испытывала тревогу, когда они болтали о высшем обществе, политике матрон и других темах Орхуса, которые она не понимала. Что бы они сказали, гадала она, если бы узнали, что я и читать-то не умею?

За спиной ее обзывали деревенщиной, шрамолицей, язычницей-замарашкой, ханжой. Она пропускала все это мимо ушей – во всяком случае пыталась. Я дважды сталкивалась со смертью, говорила она себе в тишине, когда ела одна, не отрывая глаз от тарелки, мне не страшны пустые слова юных девчонок.

А вообще смерть грозила ей сотни раз, если считать каждый день зимы в мерзлой пустоши ее детства. Свернувшись клубком вместе с братьями, сестрами и псами у очага, она часто молилась богине, прося избавить от жестокой стужи, способной погубить их всех. Собирая жуков с распускающихся листьев картофеля, она знала, что, если год будет неурожайным, она и остальные умрут с голоду.

Но зима и семья, речь и буквы – не единственное, что отличало Далу от остальных.

Не в пример другим девочкам она умела разделывать животных – чем, как она узнала, не стоило хвастаться в Орхусе. Она знала, как сажать и собирать урожай, зашивать порванную ткань, готовить, убирать – в общем, вкалывать целый день без отдыха. На ее поджарых руках и ногах изгибались мышцы, в то время как другие девчонки были гладкими, их лица, груди и задницы округлялись здоровой полнотой, вызывая ненависть и зависть.

Дала могла выполнять поручения воспитателей касаемо черной работы в два раза быстрее и добросовестнее остальных девиц, пробиваясь в грязные углы своей метлой вместо того, чтобы держать ее как змею, опускаясь на четвереньки, чтобы драить деревянные половицы вместо того, чтобы елозить по ним тряпкой, брезгливо зажатой в кончиках пальцев… Но этот дар не сослужил ей службу, не завоевал уважения или похвалы, проявившись лишь как еще один признак ее непохожести и бедности.

Ее мысли притормозили, когда замаячили Восточные врата ученического подворья. Они были построены в форме кольца минимум втрое выше человеческого роста, высеченные из камня и забранные железной решеткой,