Читать книгу - "Рожденные в пламени - Ник Кайм"

— И не добавили мне душевного спокойствия, — сказал воин, опустив короткий меч.

Занду улыбнулся, но не удивился, не получив ответной улыбки.

— Возможно, тебе поможет смена обстановки, — посоветовал Обек.

Сержант нахмурился, но его собеседник уже отвернулся.

— Надевай броню, а потом найди меня.

Клинок преодолел защиту сервитора, пронзил его силовой узел и тем самым положил конец дуэли в тренировочной клетке. На полу растекались пятна крови и машинного масла.

Вместо того чтобы вытащить меч, еще дрожащий после сильного удара, Ак’нун Ксен подошел к стойке и снял копье. Оценив заточку в тусклом сиянии натриевого светильника, он сильно стукнул древком в пол тренировочной клетки, чтобы начать следующую схватку.

Навстречу ему, тяжело переваливаясь на сгибающихся назад ногах, вышел очередной сервитор. Его левый верхний придаток быстро развернулся в электрический цеп, начавший потрескивать при активации. Правая конечность заканчивалась усеянной шипами перчаткой, издававшей негромкий гул поступающей энергии.

Ксен поднял копье, занес его назад и произвел бросок. Сервитор успел сделать еще два шага, а затем копье пронзило его внутренние органы, снова закончив дуэль. Затем в ход пошел молот и очередной противник, потом глефа и три разных вида цепного оружия. После девятого поединка Ак’нун почувствовал чье-то присутствие и прекратил тренировку. В свободной тренировочной форме он легко скрестил ноги, уселся на пол спиной к двери клетки и только потом обратился к пришедшему.

— Ты пришел сразиться со мной, брат-капитан? — спросил он. — Пояснишь мне что-нибудь, или я уже научился всему, что мог?

Ксен услышал насмешливое фырканье и сразу понял его смысл. Предостережение.

В ожидании ответа он, стараясь расслабиться, развел плечи и потянулся, чувствуя на спине зуд шрамов.

Его кожу испещряли насечки в форме завитков, игравшие большую роль в языке знаков Ноктюрна. Эти символы были важны для уроженцев вулканического мира, и для его сынов, ставших постлюдьми, они не утратили важности. Ксен заслужил почти все почетные знаки, какие только существовали. Подобными достижениями могли похвастаться немногие воины легиона, как живущие, так и погибшие. Но одного символа недоставало и теперь уже не будет никогда: языка пламени, эмблемы Погребальной стражи Вулкана.

Воспоминание о нем, вернее, о его отсутствии, зажигало в груди Ксена искры гнева. Он понимал, что это недостойное чувство, но избавиться от него не мог. Голос Рахза вернул его к действительности:

— Сколько еще этих существ ты намерен убить, Пламенный Удар?

Тренировочная камера была завалена кибернетическими корпусами и отдельными деталями. Брызги и разводы масла и крови наводили на мысль о батальном полотне. Еще восемнадцать сервиторов с потухшими глазами, без движения, стояли наготове.

— Всех.

Рахз шагнул вперед, попав в поле зрение Ксена. Брат-капитан был в боевом облачении. И даже вооружен — с комбиогнеметом, закрепленным на спине. Он присел и поднял молот, которым Пламенный Удар пробил металлический череп сервитора.

— Тебе что-то надо, брат-капитан? — после недолгой паузы спросил Ксен, не в силах скрыть нетерпения.

Тот положил молот и выпрямился:

— Я могу предложить лучшее применение твоему боевому искусству.

Принесение Клятвы не только не укрепило праведного чувства долга Зау’улла, но еще сильнее взволновало Отца Огня. Даже в реклюзиаме он не смог обрести спокойствия. Пока слуги чистили и смазывали его доспех, он сосредоточился на горечи, переполнявшей разум, и способах избавления от нее. Не помогало ни прикосновение к розарию, ни повторение гимнов вере и стойкости. Он вызвал в памяти наставления Нома Рай’тана, посвященные самопожертвованию и укреплению путем страданий, но ясность не приходила, и груз отчаяния не становился легче.

— Вулкан мертв, — пробормотал он, вызвав испуганные переглядывания слуг, опасавшихся последствий мрачного настроения капеллана.

Броня казалась ему непомерно тяжелой, будто механизмам не хватало энергии, в мышцах появилась боль, воздух в боевом шлеме стал невыносимо душным, и он потянулся дрожащими пальцами к лицевой пластине, имевшей вид черепа.

«Это горе? — гадал он. Или недостаток веры? Как могу я направлять воинов, если мой собственный дух сломлен?»

Зау’улл смотрел перед собой, пока перед ним не возникло татуированное лицо Гор’ога Краска.

— Брат-капеллан?

Отцу Огня потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Краск обращается к нему. Тот ждал ответа, но Зау’улл не слышал вопроса, только понимал, что его о чем-то спросили. Такая задумчивость стала слишком частой в последнее время.

— Я пришел сюда, в реклюзиам, ради очищения. — Доспех Краска поражал устрашающим великолепием. — Ты говорил, что можешь провести этот обряд над моей броней.

Зау’улл кивнул, с трудом припоминая их разговор:

- Да... Да, конечно. Проходи, брат.

Краск заметно расслабился, прошел вперед и склонил голову перед капелланом. В полном облачении он представлял собой внушительную фигуру, так что Зау’уллу приходилось смотреть на Огненного Змия снизу вверх.

Зау’улл прогнал слуг, радуясь поводу избавиться от их назойливого внимания, и приступил к ритуалу, но ему самому молитвы казались неискренними.

Так и было.

Отец Огня говорил о Вулкане, о его возвращении к горе и победе над смертью.

— Он с нами, брат-капеллан? — с благоговейной надеждой спросил Краск.

— Да.

— Ты ведь из игниаксов?

— Верно, брат.

— И ты еще видишь примарха?

Зау’улл помолчал, понимая, что оставшиеся в живых сыны Вулкана отчаянно нуждаются в надежде как в средстве излечения от духовных ран. До него доходили разговоры о воскрешении. Больше, легионеру из самих Погребальных стражей чудом удалось преодолеть шторм и вернуться домой вместе с телом примарха. Перед самой атакой предателей Рай’тан сказал: Артелл Нумеон клянется, что Вулкан не погиб. Но чуда не произошло. Вулкан остался мертвым, его тело рассыпалось пеплом, как и надежда о его возрождении. Тяжкий удар, один из многих, что привели Зау’улла к этому кризису.

Ничего этого он не стал говорить Краску.

— Я все еще вижу примарха, — вместо этого сказал он. — Он всегда с нами.

По окончании ритуала Виверн поднял голову и заметил, что Зау’улл смотрит на окутанный тенью альков.

— Он сейчас здесь?

— Да.

— Вулкан жив, — прошептал Краск.

После Исствана эти слова стали настоящим боевым кличем и символом веры, дошедшим и до Ноктюрна. А в последние дни — для кого-то месяцы — они стали признанием обратного и мрачным заявлением о жизни примарха в его сынах кузни.

— Да, — негромко ответил Зау’улл, — Вулкан жив.

Но Краск покинул реклюзиам, оставив капеллана наедине с его мыслями, а Зау’улл так ничего и не увидел в темном алькове.

Оставшись один,