Читать книгу - "Город святых и безумцев - Джефф Вандермеер"

Я так часто произносил эту речь или ее варианты, что она вышла даже слишком легко.

— Не стану вводить вас в заблуждение, — ответил он, уже выпрямившись. — Теперь я твердо уверен, что Амбра и все, связанное с ней, плод моего воображения. Я больше не верю в ее существование.

— Понимаю. Эта информация ни в коей мере не означает, что я сейчас же уберу бумаги и вас выпущу. Я должен задать вам несколько вопросов.

Вид у него был такой, точно он собирается со мной спорить. Но он только сказал:

— Тогда позвольте я уберу со стола. Хотите, чтобы я сперва сделал заявление?

— Нет. Мои вопросы предоставят вам достаточную для этого возможность. — Говоря это, я улыбнулся, ведь хотя не следовало подавать ему слишком большую надежду, мне не хотелось и повергать его в отчаяние.

X не был физически сильным, и мне пришлось помочь ему снять со стола пишущую машинку. Она была старой, громыхающей, и когда мы переставили ее на пол, клавиши металлически запротестовали.

Мы сели, я достал блокнот и ручку.

— Итак, вы знаете, где находитесь и почему?

— Я в психиатрическом отделении чикагской больницы, потому что у меня были галлюцинации и мне казалось, что созданный мною мир действительно реален.

— Когда и где вы родились?

— В Белфронте, штат Пенсильвания. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.

— Где вы выросли?

— Мои родители служили в Корпусе мира… Вы собираетесь все снова записывать? Царапанье ручки по бумаге действует мне на нервы. Такой звук, будто тараканы бегают.

— Вы не любите тараканов.

Он нахмурился.

— Как скажете.

Достав из портфеля его историю болезни, я разложил перед собой листы со стенограммой бесед. В глаза мне бросилось несколько слов: «пожар… Суд… конечно, она мне нравилась… контроль… реальность… Это было в одной комнате со мной…»

— Я просто буду сверяться с лежащей передо мной стенограммой ваших ответов на предыдущих допросах. Записывать стану лишь те, которые будут новыми или отклонятся от предыдущих откровений, которыми вы так любезно с нами поделились. Итак, где вы выросли?

— На острове Фиджи.

— Где это?

— В Тихом океане.

— Э… Какая у вас была семья? Братья или сестры?

— Крайне неуравновешенная. Мои родители много ссорились. Одна сестра… Ванесса.

— Вы с сестрой ладили? В чем именно неуравновешенная?

— С сестрой я ладил лучше, чем с мамой и папой. Очень неуравновешенная. Мне бы не хотелось об этом говорить, ведь все есть в протоколах. А кроме того, это помогает объяснить лишь, почему я пишу, а не откуда у меня мания.

В протоколах говорилось про «десятилетний развод», как он это называл. Про постоянные ссоры. Про вербальное и временами физическое насилие. Скверно, но ничего необычного. Теперь стало модным анализировать детство пациента, чтобы обнаружить ту единственную травму, тот незабываемый инцидент, который сформировал или разрушил его личность. Но мне нет дела, было ли его детство пролежнем горестей, язвой обиды. Я здесь — для того, чтобы установить, во что он верит сейчас, в данный момент. Я задам ему требуемые вопросы о прошлом, потому что большинство пациентов они как будто успокаивают, а пусть он отвечает или не отвечает — мне все равно.

— В детстве какие-нибудь видения или галлюцинации были?

— Нет.

— Никаких?

— Никаких.

— В стенограмме упоминается, что вы рассказывали про галлюцинацию, когда вам показалось, будто вы видели из окна гостиничного номера, как в полете спариваются две колибри. Вы плохо себя чувствовали и — довольно мелодраматично — заявили: «Мне казалось, будто я способен поддерживать их лишь взглядом точно в статическом поле. Я мог до скончания века упиваться их красотой. Но под конец мне пришлось позвать сестру и родителей, отвести глаза от окна, и уже когда я поворачивался, освещение изменилось снова, сам мир изменился, и я понял, что они исчезли. А я остался лежать на высокой кровати, в кислородной маске…»

— …но это не галлюцинация…

— Пожалуйста, не прерывайте, я не закончил: «…в кислородной маске, и вот, когда я был наиболее беззащитен, мир явился мне в своей величайшей красе. Для меня это мгновение было Божественным, столь же фантастичным, как если бы колибри вылетели у меня изо рта, из глаз, из моих мыслей». И это, по-вашему, не галлюцинация?

— Нет. Это описание прекрасного. Я действительно видел птиц. Колибри.

— Красота для вас важна?

— Да. Очень важна.

— Вам показалось, что, увидев этих колибри, вы вступили в иной мир?

— Только фигурально. Понимаете, я нашел равновесие между моим логичным отцом и нелогичной матерью. Я знаю, что реально, а что нет.

— Это не вам решать. Чем занимаются ваши родители? Никто вам как будто этого вопроса не задавал.

— Мой отец энтомолог: он изучает не слова, а жуков. Моя мама — писательница. Она написала книгу о кладбищенском искусстве.

— Ага! — Я достал два предмета, которые были при нем, когда его сюда привезли: книгу, озаглавленную «Город святых и безумцев», и страницу из комикса. — Так, вы писатель. Значит, пошли по стопам матери?

— Нет. Да. Может быть.

— Полагаю, это объясняет, почему мы дали вам пишущую машинку: вы писатель. Шучу, шучу. Имейте порядочность посмеяться. Итак, что вы пишете?

— «Я не верю в галлюцинации». Тысячу раз кряду.

— Теперь моя очередь быть невежливым и не смеяться. — Я показал ему «Город святых и безумцев». — Вы написали эту книгу.

— Да. Она разошлась тиражом больше миллиона по всему миру.

— Забавно. Пока я ее не увидел, никогда о ней не слышал.

— Вам повезло. Как бы мне хотелось, чтобы и я никогда о ней не слышал.

— Но, впрочем, я редко читаю современных авторов, да и то только триллеры. Диета из одних триллеров. Литература не для меня, хотя иногда я и сам пописываю… Но вот эту я прочел, когда мне передали вашу историю болезни. Хотите узнать, что я о ней думаю?

X фыркнул:

— Нет. Я каждый день получаю… получал… больше сотни писем от поклонников. Некоторое время спустя автору просто хочется сбежать на необитаемый остров.

— Полагаю, это вы и сделали. Фигурально. — Вот только остров оказался обитаемым. Тем хуже для него.

Пропустив мимо ушей мое прощупывание, он сказал:

— Вы думаете, я действительно хотел это писать? Когда книга вышла, все вдруг стали требовать все новых историй про Амбру. У меня не брали ничего, где действие разворачивалось не в Амбре. А после, когда первоначальная шумиха стихла, я уже просто не мог писать ничего другого. Это было ужасно. Я по десять часов в день сидел за пишущей машинкой и лишь делал придуманный мною мир еще более реальным в нашем собственном мире. Я чувствовал себя колдуном, вызывающим демона.