Читать книгу - "Сталь разящая - Евгений Лукин"

Невесело усмехаясь, Гриша смотрел куда‑то поверх деревьев.

— Физическая усталость… — выговорил он чуть ли не с нежностью. — Это еще не самое страшное, Минька. Здесь хотя бы никто у тебя не спрашивает, о чем ты думаешь в данный момент…

— А там?

— А там спрашивают, — тихо ответил он, и опять неизвестно откуда взявшийся знобящий сквознячок заставил меня поежиться.

Поначалу я даже не мог понять, о чем он говорит. Грише то и дело не хватало наших слов, и он либо заменял их своими, либо переводил так, что запутывал все окончательно. Голова у меня гудела и шла кругом. Мерещились, например, какие‑то огромные соты типа осиных, и в каждой — по Грише Прахову. Потом в соты эти ни с того ни с сего вдвинулся вдруг самый обыкновенный коридор, в котором Гриша встречался с каким‑то человеком и почему‑то тайно…

Потом вроде бы мало‑помалу кое‑что начало проясняться. Насчет закона, правда, который Гришка нарушал, я так ничего и не понял. И не пойму, наверное. А вот насчет наказания… Страшноватая штука, честно говоря: что‑то вроде бойкота. Ни тюрем, ни лагерей — ничего… Просто разговаривать с тобой никто не станет. Вернее, как… На служебные темы — пожалуйста, сколько угодно. А начнешь с кем‑нибудь, ну, скажем, о погоде — он идет и тут же тебя закладывает…

— Погоди… А… с матерью, например?

Гриша вздохнул.

— Видишь ли… Боюсь, что это будет трудно объяснить… Словом, я не знаю, кто мои родители. Это вообще запрещено знать… Иначе нарушается принцип равенства…

— Что… серьезно?..

Гриша не ответил.

— Да, — сказал я. — Житуха… Ну ладно, давай дальше…

Дальше — проще. Несмотря на все запреты, нашелся человек, с которым Гришка мог болтать о чем угодно. Она…

— Стоп! — снова перебил я. — Кто «она»?

— Человек…

— О ч‑черт!.. — только и смог выговорить я. — Так это, значит, она, а не он?

Выяснилось, что она. Ангелок с изъяном — все черные, а эта рыжая… Рыжая?

— Гриша, — позвал я. — А что, Люська сильно на нее похожа?

— Нет, — помолчав, отозвался он. — Но сначала показалось, что сильно…

О знакомстве своем Гриша тоже рассказывал путано. Я, например, так понял, что влюбился он в эту Рыжую… А выплыви все наружу — быть бы и ей в особо опасных… Да тут еще вот какая штука: в любое время — хоть посреди ночи — пиликнул сигнальчик — и будь любезен на контроль: докладывайся, где был, что делал. Даже думал о чем. О Рыжей Гришка, понятно, молчал — врал как мог, выкручивался по‑всякому. А выкручиваться становилось все труднее и труднее…

Была суббота, парк помаленьку заполнялся народом, и на нашу скамейку уже дважды нацеливались присесть. Но я каждый раз встречал заходящего на посадку таким взглядом, что он вздрагивал и шел дальше.

А Гриша все говорил и говорил. К концу рассказа лицо у него осунулось, побледнело, шевелились одни губы.

— А потом я узнал… — уже совсем умирая, закончил он, — что она ко мне…

— Равнодушна? — спросил я.

— Приставлена, — сказал Гриша.

Я медленно повернулся к нему.

— Стучала, что ли? — изумленно вырвалось у меня.

И не просто стучала. Оказывается, это их обычный ангельский прием. Особо опасные, в какой их оборот ни бери, обязательно что‑нибудь да скрывают. Исповедуются, но не до конца. И вот чтобы не упускать их из‑под контроля да и чтобы окружающих от них уберечь, приставляют к ним кого‑нибудь вроде этой Рыжей. И некоторых таким образом даже перевоспитывают.

Последние слова Гриша договаривал с трудом. Кто‑кто, а уж я‑то его мог понять.

— Да все они такие, Гришк…

Гриша слепо смотрел поверх деревьев, туда, где ужасающе медленно проворачивалось «чертово колесо».

— Не знаю… — сказал он. — Кажется, нет…

— Ну ладно, — хмурясь, бросил я. — Дальше давай.

— Дальше… Дальше я решил бежать.

— Так сразу?

— Да, — сказал он. — Сразу. Теперь‑то я понимаю, что застал их врасплох. Задумайся я на минуту — и меня бы перехватили… Но так совпало, что я оказался возле исследовательского центра. Ну, это такое… — Гриша беспомощно посмотрел вверх, и я представил увеличенное раз в пять здание заводской лаборатории. — Словом, я вошел туда…

— И не задержали?

— А некому было задерживать, Минька. Исследования свернуты, нигде никого… Да и потом кому бы пришло в голову, что кто‑то может шагнуть за знак! Это же все равно, что из окна шагнуть. Или сквозь стену…

— Ну, ясно, ясно, — проворчал я. — Газон перебежать, короче.

— Да, — сказал Гриша. — Газон.

Он помолчал, потом поднял на меня темные усталые глаза.

— Вот, собственно, и все…

— Как все? — всполошился я. — А документы? А язык?

— Язык? — безразлично переспросил он. — Да что язык… Там это просто, Минька: надел шлем, нажал кнопку… Главное — решиться…

Из какого же сволочного рая ты вырвался, Гриша, если сидишь вот так, сгорбясь, с остановившимися глазами, и ничего перед собой не видишь: ни людей, ни пыльного летнего парка!

— Ну и что? — постепенно наливаясь злостью, проговорил я. — Ну не повезло! Ну не сработала эта машинка, черт ее дери! Мне вон всю жизнь не везет — так что ж теперь, повеситься?!

Я вскочил. И в тот же самый момент пришла мысль. Вот всегда так со мной. Стоит разозлиться — и уже ясно, что делать дальше.

— Слушай, — сказал я. — Ну а, допустим, прилетает за тобой еще один корабль… Он тоже с этим… с коллектором?

— Насколько я знаю, все корабли с коллекторами.

— Все корабли с коллекторами… И что будет с этим… — я потыкал пальцем в сумку, — …с пистолетом?

— Видимо, заработает.

— Заработает? — И я почувствовал, как по лицу моему расползается глупейшая блаженная улыбка.

— Гриша! — сказал я. — Так какого же мы с тобой черта?.. Надо просто проверять эту машинку каждый день. Все время ее проверять! И как только заработает — все бросать и бегом к майору!.. Ангелы, да? Охотиться за вами, да? Ну, давайте‑давайте… Вы — за нами, а мы — за вами!..

Я уже был крепко взвинчен и расхаживал перед скамейкой, говоря без остановки.

— Брось, Гриша! — убеждал я его. — Чтобы два таких мужика — да не выкрутились? Со мной, Гриша, не пропадешь! Ты, главное, Гриша, не робей!

Домой мы вернулись часам к пяти.

— Да! — вспоминал я перед самой калиткой. — Ключ‑то забери. И не оставляй больше…

Слова мои поразили Гришу Прахова. Он взял у меня ключ от своего шкафчика, стиснул его в кулаке, а кулак прижал и груди.